Дэвид Бениофф - Город

Один крестьянин уже стаскивал с мертвеца сапоги, другой — овчинные рукавицы, третий вытягивал ремень тисненой кожи из штанов. Коля быстро присел и сдернул стеганую ушанку, опередив всех. Я обернулся: в дверях сарая Вика натягивала свою шапку поглубже. На секунду задержала на мне взгляд, затем шагнула за порог. В следующее же мгновение в сарай, стаскивая с плеча автомат, вошел немецкий солдат. Злой — пленные мешкали. Увидел труп, раззявленное горло, кровавое пятно, расплывшееся на полу парой чудовищных черных крыльев. Солдат рассвирепел — об убийстве нужно было докладывать офицерам. Он что-то спросил по-немецки — больше самого себя, чем пленных вокруг, от них он никакого ответа и не ждал. Коля откашлялся и что-то ему сказал. Насколько грамотно, я судить не мог, но солдат, похоже, изумился.

Немец покачал головой, коротко ответил Коле и большим пальцем ткнул в сторону двери — выходите, мол, все. Снаружи я спросил у Коли, что он сказал.

— Что крестьяне жидов ненавидят больше, чем немцы.

— А он что?

— «Есть заведенный порядок». Очень по-немецки. — Коля старался натянуть на голову добытую шапку: она была маловата, но ему удалось опустить уши и затянуть завязки.

— Думаешь, стоило им показывать, что ты говоришь по-немецки? После того, что вчера было?

— Не стоило — это опасно, да. Но теперь, по крайней мере, лишних вопросов не будут задавать.

Пленных выстроили гуськом, и все побрели вперед, щурясь от утреннего солнца, — к огромному похмельному солдафону. Он, даже толком не умывшись, выдавал каждому пленному по единственной круглой галете, жесткой, как уголь.

— Добрый знак, — пробормотал Коля, пощелкав по галете ногтем.

Вскоре мы плелись дальше под охраной эсэсовских автоматчиков, вжимая головы в плечи на ветру. Шли по дороге, хоть и заснеженной, — идти было легче, потому что ее укатали десятки колес. В нескольких километрах от школы нам попался дорожный указатель: Мга. Я показал на него Коле.

— О… А какой сегодня день?

Вопрос застал меня врасплох. Я мысленно сосчитал.

— Понедельник. Завтра мы яйца должны принести.

— Понедельник… Значит, я не срал уже тринадцать дней. Тринадцать… И куда только все девается? Я же что-то ел. Колбаса, суп из Дорогуши, картошка с маслом у девушек, хлеб пайковый… И что оно все — просто комом в животе копится?

— Просраться не можешь? — осведомился бородатый Васька — он услышал Колины жалобы и повернулся с непрошеным советом. — А ты кору крушины завари, отвару выпей — всегда помогает.

— Чудесно. Ты здесь крушину где-нибудь видишь?

Васька оглядел придорожные ельники и покачал головой:

— Проходить будем — свистну.

— Премного благодарен. А может, и кипяточку заодно спроворишь?

Но Васька уже встал на место и шагал дальше, стараясь не отставать, — охранники на него поглядывали.

— Приезжает Сталин в подмосковный колхоз, — начал Коля голосом записного анекдотчика. — Хочет, значит, проверить, как пятилетка выполняется. «Вот скажите мне, товарищ, — спрашивает у одного колхозника, — как у вас в этом году картошка уродилась?» «Очень хорошо уродилась, товарищ Сталин, — отвечает колхозник. — Такую гору навалили, что до самого господа бога подняться можно». «Так а бога ж нету, товарищ колхозник», — Сталин ему говорит. «Так и картошки нету, товарищ Сталин».

— Бородато.

— Только у хороших анекдотов растет борода, — назидательно сказал Коля. — Ибо только их все время рассказывают.

— Такие зануды, как ты?

— Ну что я сделаю, если тебе никогда не смешно? А вот девчонки смеются, и это главное.

— Думаешь, это она? — спросил я. Коля искоса глянул на меня, на миг смешавшись, а потом увидел, что я смотрю в спину Вике. Сегодня она шла отдельно от нас, ближе к голове колонны.

— Конечно.

— Я просто… Она прижималась ко мне ночью. Когда я засыпал, она мне голову на плечо положила.

— Видишь, у тебя уже началась половая жизнь. На полу же. А все потому, что меня послушал. И научился.

— А потом она улизнула, хоть я сплю очень чутко, и пошла в другой угол по тридцати телам в непроглядной темноте, перерезала ему горло и вернулась. И никого при этом не разбудила.

Коля кивнул, не спуская с Вики глаз. Та шла, ни с кем не разговаривая, словно бы считала технику, следила за перемещениями солдат.

— Она убийца талантливая.

— Особенно для астронома.

— Ха! Не верь всему, что тебе говорят.

— Думаешь, врет?

— Нет, в институт-то она ходила. Там их и набирают. Но сам подумай, львенок, — так стрелять она в обсерватории у телескопа научилась? Она из НКВД. У них свои люди в каждом партизанском отряде.