Николай Прокудин - Рейдовый батальон

– Товарищ лейтенант, вы способны почистить туфли? – язвительно поинтересовался комбат у меня.

– Способен. Я их сегодня утром чистил, но без крема, потому что крем в комнате, в модуле, а туда уже третьи сутки попасть из казармы не могу. Сплю в роте, и из нее никак не выбраться.

– Прекратите болтать. Не брит до сих пор, даже после выговора.

– А чего ему бриться, выговор-то уже объявлен, теперь неделю будет так ходить, – съязвил замполит батальона Артюхин.

Ох уж этот Артюхин! Каждый день гонит меня в отпуск и каждый же день кидает задачи, которые пока не выполню, в отпуск не поеду. Я этому рад, потому что в феврале отпуск – не отдых.

– Будет получать взыскания каждый день, пока карточка не кончится, а как закончится, вкладыш примусь заполнять. И все записи будут одинаковые: «За неопрятный вид». Всем, кто попался мне под горячую руку, выйти из строя!

Мы с Николаем шагнули на два шага, за мной вышел Ветишин и встал рядом, грустно вздохнул, затем к нам пристроился Луковкин.

– Начальник штаба! Всем четверым – по выговору, а также Острогину.

– За что? – возмущенно взвизгнул Сергей. – Я сегодня вас вижу в первый раз. Я вас, товарищ майор, со вчерашнего дня не встречал, и вы меня тоже. За что выговор?

– Где ваши носки, товарищ старший лейтенант, а?

– Носки?

– Да, носки, или будете утверждать, что вы их надели, а я слеп? Будем пререкаться?

– Нет, не будем. Просто чистые носки кончились, а личного времени постирать у меня нет. У солдат есть, а у меня, у командира взвода, нет. Я живу в казарме, там стоит моя койка, все туалетные принадлежности украли, одеколон выпил Недорозий, носки все пропали. Какая-то скотина последние вчера увела. Щетку зубную и пасту и те сперли. Я вот-вот взорвусь от возмущения, и мне плевать на ваши взыскания, я устал от унижения, устал от уравниловки. Я четыре года спал курсантом в казарме, почему должно это тут продолжаться?

– Всем выговор, Острогину – строгий выговор.

Офицеры загудели в строю, а Сергей вполголоса сказал: «Да пошел ты!» Но начальник штаба крикнул: «Разойдись!» – и заглушил высказывание Острогина.

Я уже закипал и хотел поддержать «бунт на корабле», но не успел.

– Серега, пойдем попьем лимонада, – предложил я. – Нужно немного охладиться, а то взорвемся от избытка отрицательной энергии. В магазин «51–51» завезли.

– Пойдем, угощаю, – вздохнул взводный, и мы зашагали к магазину.

– Ребята, ребята, постойте, а я? А меня угостить, я ведь тоже пострадал сегодня, – заорал нам вслед Ветишин.

– Ладно, иди, сегодня хвосты не обрубаю. Если после покупки носков останутся деньги, угощу и тебя.

– Парни! Ну почему у ваших родителей такая убогая фантазия? Каждый второй или Серега, или Саша? Это что коллективная мания шестидесятых годов?

– Зато тебя так обозвали, что и не запомнишь, не выговоришь.

– Я – сибирский старовер.

– Понятно, – улыбнулся Острогин, – это те, которые замороженные в тайге живут.

Я обнял за плечи взводных и воскликнул:

– Иду между двух Сергеев – к удаче!

– Ник, я приглашаю тебя на гадание. Хочешь узнать свою судьбу? – предложил Ветишин.

– Глупость, конечно, но я совсем не против, если это будет сопровождаться чаепитием. А кто будет ворожить?

– Ник, гадать и предсказывать будет библиотекарша.

– Это кто, Наташка? Блондинка крашеная? – удивился Острогин.

– Балда, ту в октябре выслали домой! Ты что, не знал? – хмыкнул я.

– Нет. А за что выгнали?

– За невнимательность, увлеченность и самоотдачу!

– Ну ты загнул, Ник, как это?

– За частую самоотдачу! Девица, если помнишь, была довольно занятная и симпатичная. Артюхин тогда еще в штабе дивизии служил и оттуда к нам зачастил, в библиотеке часами просиживал и все вздыхал. О поэзии, о смысле жизни и еще черт знает о чем разговаривали. А чеченец, сержант Коздоев из разведки, был гораздо шустрее Гриши. Помните его?

– Помню, а как же, отменнейшая сволочь!

– Так вот, он подошел к делу гораздо прогматичнее, перевел все на материальную основу – подарил часики и предложил пять тысяч «афошек», на том и сговорились. Видимо, позже проболтался, а может, сам друзьям предложил поучаствовать в «скачках», но только Артюхин что-то пронюхал. Он пришел в читальный зал, а дверь оказалась запертой, но изнутри слышался подозрительный шум. Гриша к Золотареву и Цехмиструку побежал, вызвали начальника клуба, в окошко заглянули, еще раз дверь дернули. В окно ничего не разглядели, открыли замок запасным ключом. Дружной компанией зашли внутрь и чуть было не рухнули в проходе. На столе, задрав ноги, лежала полуголая Наташка, стонущая и пищащая, а потный Коздоев сверху «кочегарит, дровец подбрасывает».