Анатолий Санжаровский - Кавказушка

Жения мелко поклонилась Заварову, мол, чем же я ещё тебе помогу, и, толкнув Вано в локоть, пошла.

Остановившимися глазами Заваров пялился на мать с сыном.

Они всё больше отдалялись.

Вано как-то сразу выпал из поля его зрения.

Заваров видел одну Жению.

– Эх! Генацвалечка! – пропаще покачал он головой и запел-зажаловался.

Точней, он не пел, а по слогам проговаривал в тоске прилипчивую частушку, не теряя из виду Жению:

Три машины с ранеными уже стояли у санбата.

Жения ласково провела пальцем по колковатой щеке сына.

– Не вешай низко нос, – сказала. – Не скучай. Я скоро… Мы скоро снова будем вместе. Поэтому я не говорю тебе прощай. До свиданья, сынок! К вечеру вернусь…

– До свиданья, мама… Лёгкой тебе дороги…

Неясная горечь разлилась в ней, и Жения, легонько оттолкнув от себя Вано – медали жалобно тенькнули, – быстро засеменила к ближней машине. Взялась за борт, ногу на лесенку…

– Сюда нельзя! Нельзя!! Нельзя!!! – заполошно зашептал ей в затылок тонкий, писклявый голос.

Жения обернулась – никого.

Она как-то растерянно улыбнулась и уже медленней перешла к соседней машине.

– И сюда нельзя! Нельзя!! Нельзя!!! – всё тот же голос.

"Не к добру это…"

Ей расхотелось ехать.

Однако она заставила себя подойти к третьей машине.

Занесла ногу на лесенку. Подождала, прислушиваясь.

Голоса не было.

Она взобралась. Слабо, в нерешительности помахала сыну.

Вано постеснялся поднять руку и лишь грустно, плохо скрывая огорчение, покивал.

Дорога была вся в нырках. В выбоинах.

Машины ползли по ним черепахами с каким-то жалобным, воющим пристоном.

Где-то в середине пути настиг немецкий самолёт. Уничтожил две машины с ранеными. Прямое попадание. И только третья машина, которая шла в голове и в которой ехала Жения, – среди раненых был там и грузин с обожженным лицом – благополучно добралась до госпиталя.

Начальник госпиталя, увидев входившую к нему в тесный кабинетик Жению, обрадовался:

– А-а!.. Те же люди в ту же хату!.. Ну-ну! С чем пожаловали?

Жения отдала записку.

Он прочитал. Почесал кончик носа:

– Придётся снова звать грузина…

– Зачэм? Я тепер понимай мала-мала рюски. На фронт учи…

– Значит, не зря ходили… Раз фронт научил, должны понять. Тут, – тряхнул запиской, – предписано…

Начальник запнулся.

– Да что я вам толкую? Раз вы теперь знаете по-русски, наверно, читали записку?

– Зачэм, кацо? – насупилась, сбычила глаза Жения. – Записка нэ мнэ. Зачэм читай я?

– Логично, – оживился начальник. – Тогда поясню. В записке предписано… Руководство приказывает препроводить Вас отсюда домой.

– Хачу часть, – тихо, но твёрдо возразила Жения. – Там син. Дом нэ хачу…

– Хочу… не хочу… Таких понятий не существует на фронте. Если надо, – начальник ещё раз тряхнул запиской, – значит, ладошку к виску. Слушаюсь! До железнодорожной станции Туапсе мы Вам найдём, мамаша, транспорт… За помощь Вас тут, – показал бровями на записку, – сердечно благодарят. Спасибо…

Жения не стала ждать обещанного транспорта.

Она побрела по старой знакомой дороге и заплакала.

"Неужели всё это подстроил Морозов? Я так верила ему… А он – на… Какой-то писулькой отогнал меня от Вано. Прямушкой в глаза скажи, разве я б посмела ослушаться военную власть? Никуда б не делась, подалась бы домой… Так хоть бы честь честью простилась с сынком… А то… так… Вроде шапочные знакомцы… До свидания – до свидания… Будто до нового дня расстались… Даже не обнялись, не поцеловались… Вот тебе раз… Из моря выплыла, в росе утонула… Наверное, я не так поняла Морозова?.."

В своё село Жения вошла поздним вечером.

Кругом всё было черно. Нигде ни огонёчка. Мёртвая тишина, словно жизнь из села вовсе вытекла…

И чем ближе подходила она к своей пацхе, ступала всё медленней, всё тяжелей. Боязно было ей взойти на холодный, шаткий порог своего домка, всеми забытого, зачужелого.

От калитки Жения насторожённо всматривается в свои окна.

О Боже!

Окна изнутри меркло светятся! Кто там? Кто?

Да никого там не может быть. Мерещится!

Подбежала Жения к крайнему окну.

На столе коптит лампёшка без стекла.

У печки хлопочет бедная мамушка Минандар.

Стороной, поди, узнала, что увеялась я к Вано, бросила свою Джангру, перебралась, родная, ко мне под крышу… И сколько я ни пропадала, жизнь в доме в моём не умерла… Жизнь продолжается!