Иван Падерин - Когда цветут камни

— Держим, держим…

«Еще не хватало в присутствии генерала задавить человека. Уходи ты оттуда к черту!» — мысленно возмутился Леня, придерживая плечом наискось поставленную балку.

Первый танк прошел! За ним — второй! Третий! Рядом с Леней — два поляка. Они принимают от него на свои плечи балку, как бы говоря: «Давай, товарищ, вперед, а мы поддержим». И в самом деле: взглянув на осмелевших поляков, Леня подумал, что они готовы перенести наши танки на своих плечах через эту преграду.

Когда танки переправились на другой берег, генерал, развернув перед Корюковым карту, сказал:

— По этой дороге отходит крупный немецкий штаб. Ты мог наступить ему на хвост.

— Виноват, не успел, мост задержал, — ответил Корюков.

— Теперь сворачивай вот на проселочную, выходи сюда и седлай шоссе. Пропускать фашистов в Познань нельзя — там крепость, потом их оттуда не скоро вы бьешь. Надо торопиться.

— Понятно. Разрешите по машинам? — спросил Корюков.

— Давай!

Генерал крепко пожал руку Корюкову. И, глядя друг другу в глаза, они улыбнулись.

Леня подивился: вот ведь как бывает на свете!

На пригорке показалась голова колонны главных сил дивизии.

— По машинам!..

Леня вскочил на борт головной машины и пристроился рядом с Корюковым. Здесь же примостился Виктор Медведев.

Взревели моторы, залязгали гусеницы танков. Оглянувшись, на генерала, Корюков взял под козырек. Генерал, улыбаясь уголками толстых губ, погрозил ему кулаком:

— Я тебе задам!.. Ты полк поведешь на Берлин…

Корюков не расслышал этих последних слов: батальон ринулся вперед. И только заметил, как, улыбаясь одними уголками губ, генерал провожал его добрым взглядом: «Счастливого пути!»

Доброе сердце у этого генерала, солдатское.

Впервые Максим Корюков встретился с ним в окопах… Да, да, в окопе, на самом жарком участке обороны Сталинграда — на Мамаевом кургане.

— Ну как, взводный, туговато приходится? — спросил тогда генерал Корюкова и, не дожидаясь ответа, посоветовал: — Эти пупки (так он назвал водонапорные баки) надо удержать. Отсюда весь город как на ладони. Соображаешь?

— Соображаю, но немцы уже вплотную подошли к бакам.

— Вот и хорошо, подпускайте их еще ближе, на бросок гранаты, и глуши так, чтоб залегли. Будут окапываться — не мешай.

— Как не мешать?

— Пускай окапываются перед самым твоим носом. Так лучше. А почему — сам поймешь. Если вздумают отходить — не зевай, бей из пулеметов, не жалей патронов, чтобы опять залегли, и не отпускай их далеко от своих окопов, держи не дальше, как на бросок гранаты… Привыкай решать боевые задачи самостоятельно, больше доверяй подчиненным — они понимают дело не хуже меня с тобой…

Какое это было облегчение! Смелый тактический прием — держать противника на расстоянии броска гранаты — выбил из рук немецких генералов главный козырь войны — авиацию! А что было до этого? Фашистские летчики давили, крошили, рвали в клочья наспех построенные оборонительные сооружения. Вслед за бомбовым ударом на окопы наползали танки, сопровождаемые пехотой, и оставшиеся в живых защитники разбитых позиций откатывались назад, на новые рубежи. Казалось, этому не будет конца. И гибли, гибли люди. Только в боях на дальних подступах к Волге, на степных холмах, пулеметный взвод Корюкова потерял больше половины пулеметчиков — четырнадцать из двадцати шести. Могли погибнуть и остальные. Корюков не рассчитывал остаться в живых и уже стал терять веру в способность командира организовать отпор врагу. Да и что можно было противопоставить четко работающей военной машине Гитлера? Что можно было сделать, если у фашистов такое превосходство в технике? Как, чем остановить врага? Казалось, на эти вопросы невозможно найти практического ответа. И вдруг, нет не вдруг, а с приходом в армию нового генерала, предложившего на первый взгляд простой тактический прием — держать врага перед своими окопами на расстоянии броска гранаты, — гитлеровская машина забуксовала, замедлила ход…

Там, на Волге, где горели земля и камни, в руинах истерзанного города были подрублены корни побед гитлеровской стратегии.

И сейчас, вспомнив первую встречу с Бугриным, Максим Корюков уже забыл о палке, которой угрожал ему Бугрин, а думал о нем, как о человеке, у которого война как бы оголила нервы. При этом бывает часто «короткое замыкание», получается вспышка, но, чтобы не схватиться за пистолет, генерал хватается за палку. Нервы есть нервы. Бугрин живой человек, и война есть война.