Иван Падерин - Когда цветут камни

Лицо Лени стало розовым, как Барина кофточка. Он не мог вымолвить ни слова.

— Вот что, комсорг, — выручил его Алеша. — Твой автомат я приведу в полный порядок. Иди, азимут сто восемьдесят градусов, — он показал рукой в сторону парка Виктории. — В случае боевой даю зеленую ракету в том же направлении.

Вчетвером — Надя, Варя, Леня, Миша — они пошли вдоль Паулюсштрассе.

Вскоре их догнали немецкие мальчики. Возвращая Лене котелок, они твердили наперебой:

— Гут, камрад, гут, гут…

Надя взяла котелок и передала Мише. Как ни огорчен был Миша, а пришлось нести котелок в отряд.

Надя пошла в штаб. Оставшись с Леней наедине, Варя коснулась его плечом. Время шло — минута за минутой.

С неба сонно валились хлопья сажи и пыли.

Артиллерия, не умолкая, молотила Тиргартен. От взрывов тяжелых бомб вздрагивала земля.

— Ты замерзла? — спросил Леня, поглядывая в ту сторону, где могла взвиться зеленая ракета, зовущая в бой.

— Нет, мне хорошо, — ответила Варя.

— Свадьба, свадьба…

— Невеста уже надевает венчальное платье.

— Не может быть! — майор Зейдлиц был поражен, услышав от своего друга Вернера столь неожиданную и нелепую новость. Зейдлиц только что вернулся из парка Тиргартен. Там устраивали стартовые площадки для запуска «Фау-2». Не сегодня-завтра сюда должны доставить аппараты Брауна.

Подготовка площадок продвигалась медленно: мешали обстрелы русской артиллерии. Однако Зейдлицу удалось организовать работу инженеров и в таких тяжелых условиях. Он действовал по личному поручению Гитлера, и, если бы кто-нибудь осмелился не выполнить его указаний, Зейдлиц имел право расстрелять любого на месте.

Посылая под огонь людей, которые гибли на его глазах, он и сам рисковал жизнью. Это неизбежно: Германия переживала роковые дни. И вот — пожалуйте, в подземелье свадьба!

— Что же это происходит? — спросил он Вернера, сжимая пальцами виски.

Они подошли к комнате адъютанта Гитлера по особо секретным поручениям. Постучали. Адъютант не ответил. Еще раз постучали и вошли.

Адъютант шарахнулся в угол. Голова у него тряслась.

— Что с вами? — спросил Зейдлиц.

— Я ждал чуда, оно должно было произойти. Я верил… — прошептал адъютант, глядя на Зейдлица глазами побитой собаки.

— Что же случилось?

— Нас постигло несчастье. — Адъютант вернулся к столу.

— Где, когда? — спросил Зейдлиц.

Адъютант ткнул пальцем в карту:

— Этот остров вчера вечером был захвачен английскими десантниками, а сегодня утром американцы сбросили и свой десант. Американцы — деловые люди. Они взяли, что им надо было взять, и ушли в море. Вот последняя радиограмма…

— А конструктор Браун? А его сверхмощные снаряды?.. За Брауном была послана эскадрилья транспортных самолетов. Успел он вылететь или не успел? — спросил Зейдлиц, прочитав телеграмму.

— Фюрер знает об этом?

— Фюрер приказал молчать.

— Что же в таком случае делать?

— Не знаю, не знаю. — Адъютант схватился за голову и что-то неразборчиво бормотал.

— Говорите громче и смелее, — повысил голос Вернер, — все шпионы давным-давно покинули нашу могилу. Смелей и выше голову! Конструктор Браун скоро явится сюда на свадьбу. Так сказал фюрер. Однако мне пора. — Вернер посмотрел на часы: двадцать один час. В это время Гитлеру приносили ужин, и диетическому врачу положено быть на своем месте.

В кабинете Гитлера Вернер опять увидел Еву Браун. Она стояла рядом с Гитлером. Когда принесли ужин, Ева сняла с тарелок салфетку и положила ее на колени Геббельсу, сидящему с ней рядом. Тот потянулся целовать ей руку:

— Доктор Геббельс, — остановил его Гитлер, — как мы будем чествовать генерала Венка?

— Венк сражается под Берлином.

— Знаю. Завтра он будет в Тиргартене.

— Мой фюрер, все в руках божьих, — сказал Геббельс, подняв глаза на портрет Фридриха Великого, висящего за спиной Гитлера.

— Завтра Венк должен быть в Тиргартене, — повторил Гитлер, ища подтверждения у присутствующего здесь генерала Кребса.

Кребс, помолчав, ответил:

— Войска Венка истекают кровью. Русская авиация и артиллерия терзают их день и ночь. Согласно вашей воле я послал навстречу Венку офицерскую дивизию, но она остановлена на полпути и тоже истекает кровью. Сопротивление теряет всякий смысл.

— Вы плохо изучаете психологию войны, генерал Кребс, — заметил Гитлер, накладывая себе в тарелку вялые листики капусты.