Евгений Жидилов - Мы отстаивали Севастополь

Тогда я еще не мог по достоинству оценить нашу задорную, не знающую страха молодежь.

Да, теперь все надо сопоставлять с войной: и дороги, и весь этот сложный рельеф, и крымскую жару, и пыль над головой, и этих юнцов.

— Ты прав, Ваня, — говорю я матросу. — Здесь все иначе, чем в твоих донских краях. Но придется нам воевать на этих дорогах, в этих горах и лощинах. Так что привыкай, дорогой.

Дорога круто поворачивает направо. Мы в зажатой горами небольшой долине. Подъезжаем к домику у ручья на окраине селения. На крыльцо выбегают жена и дочь. Бросаются ко мне, обнимают, целуют. И все же встреча получается сдержанной. Похудевшие лица жены и дочери встревожены. На них застыл немой вопрос: «Что будет дальше?»

— Пала, а когда мы домой вернемся? — спрашивает дочь.

— Придется здесь вам пожить, Кларочка. Тут спокойнее.

Видно, другого ответа ждала она. По впалым щекам девочки текут слезы.

В этом же домике остановилась семья моего соседа по городской квартире майора А. Н. Костюкова — жена его Ольга Ивановна и дочь Виля. За время эвакуации обе семьи еще более подружились. Это радует меня: легче им переносить невзгоды и лишения.

Через час мы расстаемся. Жена и дочь провожают меня до первого поворота. Мгновение — и они скрылись за облаком пыли.

Тогда я не мог и предполагать, что через четыре месяца на этом месте, где я только что простился с родными мне людьми, будут стоять артиллерийские и минометные батареи фашистов, которые откроют огонь по нашим морякам. [10]

Возвращаемся в Севастополь. Еще за несколько километров от города на склонах холмов видим сотни людей. Мужчины, женщины под палящим солнцем долбят неподатливый каменистый грунт. А навстречу нам все идут и идут люди с лопатами и ломами на плечах. Севастопольцы строят укрепления.

Город залит солнцем. Кажется, он такой же, как раньше. Дома из инкерманского камня слепят белизной стен. Их белизну еще более оттеняет бирюзовая гладь бухт. От этого город всегда выглядит празднично. Но война уже наложила на него свою печать. На стеклах окон крест-накрест наклеены полоски бумаги. Некоторые здания, вид которых радовал раньше глаз, теперь обезображены пестрыми полосами камуфляжа, и их не отличить от развалин, от обгоревших коробок домов, которые остались от недавних бомбежек. Внизу, в бухте, стоят корабли. Они тоже изменились. Всегда такие стройные, блещущие свежей окраской, теперь они превратились в фантастических чудовищ. Черные, желтые, зеленые пятна и полосы покрыли их борта и надстройки. Камуфляж сделан умело: корабли вписываются в фон берега, сливаются с ним.

На стенах домов то и дело видишь темные стрелы с надписью: «Бомбоубежище». Улицы, местами ископанные траншеями, перегороженные завалами, в которых оставлены лишь узкие проезды, — пустынны. Редкие прохожие, выйдя из подъезда, прежде всего смотрят вверх, прислушиваются: нет ли вражеских самолетов над городом. У людей появилась торопливая походка: стараются как можно меньше быть на открытом месте.

В штабе офицеры все чаще останавливаются у большой карты Европейской части СССР. Флажки на ней извилистой линией протянулись от Заполярья до Черного моря. Каждый день линия меняется: фронт продвигается в глубь страны. Скупые сводки Информбюро приносят тревожные вести. Повсюду идут кровопролитные бои. Наши войска самоотверженно бьются за каждую пядь родной земли. Но силы неравные, и нам приходится отступать.

Фронт пока далеко от Крыма. Однако нужно быть готовыми ко всему. Вспоминаем уроки истории. В тяжелые моменты нашим приморским крепостям приходилось заботиться о своей обороне не только с моря, но и с [11] суши. Флот выделял моряков, чтобы они сражались на сухопутном фронте. Так было в Севастопольской обороне 1854–1855 годов, так было и в годы гражданской войны.

И следя за событиями на фронтах, я все чаще обращаюсь к мысли, которая зародилась у меня еще в Наро-Фоминске: нужно приступать к формированию частей морской пехоты. Собирался уже проситься на прием к командующему флотом, чтобы высказать ему свои соображения.

Но он сам вызвал меня. Когда я вошел в кабинет, вице-адмирал Филипп Сергеевич Октябрьский стоял у балконной двери и смотрел в бинокль в направлении Константиновского равелина. Услышав мои шаги, он обернулся:

— Ну, ну, здравствуй, «академик». Вот видишь, уезжал ты в Москву, все было тихо, а приехал на войну. Как, подучился немного?

— Слишком мало, товарищ командующий. Надо бы годика на два раньше начать, вот теперь бы и кончил полный курс.