Владимир Коваленко - Крылья Севастополя

Как только вошли в погреб, Астахов оценивающим взглядом окинул помещение, причмокнул губами и торжественно произнес:

- Отель «Мечта пилота»! Чудо девятнадцатого века! Вечная слава адмиралу Нахимову! Что бы мы, летуны, без его наследства делали в тяжкую минуту?

Он сощурил свои хитрющие глаза, пробежал взглядом по двухъярусным койкам, остановился на ближайшей к выходу:

- Чур, моя! - и кинул свой шлем на нижнюю.

- Тут взрывной волной обдает, - заметил Дегтярев, - когда дверь неплотно прикрыта.

- Ничего, - отпарировал Астахов, - зато воздух чище…

Только успели разместиться, как прозвучала команда: «Следовать на обед!» Мы дружно направились к выходу, но капитан Смирнов остановил нас.

- Не торопитесь, - сказал он, - не забывайте, что вы не на Большой земле. Сейчас спокойно, но в любую минуту может начаться артналет.

- Так что ж, отменять обед? - подал голос Астахов.

- Зачем же? - спокойно продолжал Смирнов. - Выходите по одному, по двое, быстро перебегайте дорогу - и прямо вон к той каменной стенке, потом вдоль нее, а там и равелин, быстро ныряйте в подвал.

Мы знали капитана Смирнова как человека рассудительного и осторожного. Он и самолет водил, словно молоко возил: плавно, аккуратно. Летчик опытный, со стажем. Правда, его излишняя осторожность не очень нравилась молодым. Тем не менее команде подчинились безропотно - уходили в столовую рассредоточенно.

Столовая размещалась в подвале Михайловского равелина, и лучшего места для этого, казалось, было и не найти. Построенный еще во времена парусного флота для прикрытия бухты от вражеских кораблей, равелин имел, толстенные каменные стены, способные устоять перед снарядами [13] любого калибра. Правда, говорили, что горизонтальные, так сказать, потолочные перекрытия в нем не столь надежны, поскольку в период сооружения равелина об авиации еще и слуху не было. Но все же, учитывая, что вероятность прямого попадания бомбы большого калибра не так уж велика, нашу столовую можно было считать вполне надежным местом.

После обеда сидели в «Мечте пилота» (с легкой руки Астахова это название так и осталось за нашим погребом), ждали возвращения командира эскадрильи. Николахина вместе с другими комэсками полка вызвали в штаб бригады, который размещался в соседней бухте «Голландия». Мы догадывались, что там разрабатывается боевое задание, другими словами, решается наша судьба: куда и когда лететь.

Время тянулось медленно. Наверху опять «заговорила» соседка, через несколько минут ей ответили вражеские орудия. Началась жаркая перестрелка. В погребе стоял непрерывный гул, кровати тряслись мелкой дрожью. Снаряды рвались и сверху, на погребе, и вокруг него, осколки барабанили в закрытую металлическую дверь.

- Ничего себе затишье! - сказал кто-то.

- Да, веселенький разговор! - отозвался Астахов, - Интересно, что там на воле делается? - Он подошел к двери, с усилием потянул вправо, колесики медленно поползли по отполированному до блеска желобку. В неширокую щель стала видна бетонированная площадка нашего аэродрома, самолеты в каменных капонирах, а дальше - голубая Севастопольская бухта. Внезапно в промежутке между отрывистыми вздохами «соседки» послышался приглушенный гул, наверху грозно прожужжали снаряды, и в следующее мгновение в бухте взметнулись столбы воды.

- Дальнобойная по бухте бьет, - сказал Дегтярев.

И тотчас на пороге будто вспыхнула молния, застонала от взрывной волны дверь, осколки с визгом прочертили каменные стены погреба, высекая искры и теряя силу, осыпались на пол. Жалобно пискнул телефон на столе. Астахов вскочил и быстро закрыл дверь…

Перестрелка утихла только к вечеру. Мы вышли из погреба подышать свежим воздухом. С передовой доносились выстрелы, короткие пулеметные очереди. Вдали, на Херсонесе, на самом кончике севастопольского «пятачка» вспыхивал прожектор: там жил своей напряженной жизнью сухопутный аэродром - основная ударная сила [14] севастопольских авиаторов. Может, в это время Херсонес принимал пополнение с Большой земли, а может, уходили на задание бомбардировщики и с ними мой друг Вася Мордин.

О Васе я думал с той минуты, как ступил на севастопольскую землю. Мы вместе заканчивали училище, были в одном экипаже в Гребном порту в Ленинграде, готовились к боевым полетам во время финской кампании. Очень сдружились, не расставались ни на земле, ни в воздухе. Вася был молчалив, простоват на первый взгляд, но за этой простоватостью скрывалась нежная, доверчивая душа. Стеснительный, робкий в разговоре, он буквально преображался в воздухе. Действовал решительно и смело. О таких говорят: врожденный летчик. Его одним из первых перевели на новейший пикирующий бомбардировщик Пе-2. Сейчас Вася Мордин находился на Херсонесе, и я очень надеялся на встречу с ним. Но кто знает, как сложатся обстоятельства?