Владимир Коваленко - Крылья Севастополя

Этого только и ждал Яков: он отжал ручку, и остроносый «миг» устремился вдогонку. Огонь! Разноцветные трассы прошили фюзеляж «хейнкеля». Еще очередь, еще… Кончились патроны. «Таран!» - решил Иванов. Фашист, почувствовав угрозу, дал полный газ, истребитель начало раскачивать воздушной струей, создаваемой моторами «хейнкеля». И все же они сближались. Наконец [73] - сектор газа вперед до упора, отчаянный рывок, и «миг» винтом ударяет по высокому килю вражеского самолета.

Яков тотчас взял ручку на себя, выровнял машину. Глянул вниз: «хейнкель» врезался в землю и взорвался на собственных бомбах. «Миг» мелко подрагивал, но рулей управления слушался, показания приборов были почти в норме. Иванов развернулся и лег курсом на аэродром. Мотор тянул слабо, самолет понемногу снижался, но летел.

Вот и Херсонесский маяк, знакомый аэродром. Теперь можно выпускать шасси, заходить на посадку. Спокойно, спокойно, Яков! Еще мгновенье - и колеса чиркнули по земле, заскрипели тормоза.

Повреждения на истребителе оказались незначительными: слегка погнулась лопасть винта и вышел из строя масляный насос. Пулеметы оказались в полной исправности, но патронные ящики были пусты. В корпусе насчитали тринадцать пробоин.

Командир авиагруппы полковник Юмашев, сам первоклассный истребитель, узнав о таране, поспешил с командного пункта к капониру. Подошел к самолету, провел ладонью по лопастям винта:

- Малость выщербились, - улыбнулся. - Теперь у вас, товарищ лейтенант, не лопасти, а пилы на истребителе.

- Так ведь и хвост у «хейнкеля», товарищ полковник, металлический, - в тон командиру ответил Иванов.

Через два дня воентехник 2-го ранга В. П. Иванько доложил, что самолет к боевому вылету готов.

Долго нового вылета ждать не пришлось. Враг все время бросал на город большие группы бомбардировщиков под прикрытием истребителей, «ястребкам» приходилось отбивать непрерывные атаки. За короткое время в ожесточенных боях Яков Иванов сбил еще несколько вражеских самолетов.

Рано утром, когда восьмерка штурмовиков Ил-2 выруливала на взлет, находившийся на боевом дежурстве Яков услышал:

- «Буйный-пять», я - «Маяк». Немедленный вылет. Квадрат…

Иванов ушел в воздух и сразу же после взлета на подходе к Севастополю увидел группу Ю-88. Они шли курсом на Херсонес. Раздумывать было некогда. Пристроившись в хвост ведомому, он дал несколько очередей. «Юнкерс» [74] задымил, сбросил бомбы в море, отвалил в сторону. Иванов атаковал второго «юнкерса». Тот тоже беспорядочно сбросил бомбы, его примеру последовал и ведущий. Главная задача выполнена, можно было возвращаться на аэродром. И тут Иванов заметил До-215, идущий на Севастополь. Яков знал, что боезапас у него на исходе, горючего тоже мало, но не пропускать же к городу махину, начиненную бомбами. «Миг» рванулся наперерез врагу, с первой атаки открыл огонь. В ответ из трех огневых точек ударили вражеские стрелки. На следующей атаке пулеметы «мига» захлебнулись. Оставалось одно средство - таран. До-215 - машина огромная, с двумя килямя, свалить ее не так просто. И все же другого выхода не было.

Преодолевая сильный воздушный поток, Иванов приблизился к хвостовому оперению и ударил по нему винтом. И в этот же миг пули вражеского стрелка пронзили истребитель. «Миг» стремительно взмыл вверх, круто развернулся, на секунду словно замер на месте, потом медленно опустил нос и, набирая скорость, устремился к земле…

Через два месяца, 17 января 1942 года, Указом Президиума Верховного Совета СССР младшему лейтенанту Иванову Якову Матвеевичу за образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом отвагу и героизм было присвоено звание Героя Советского Союза - первому среди летчиков Черноморского флота.

Я не знал Яшу Иванова, но Вася Мордин встречался с ним ежедневно, летали с одного Херсонесского аэродрома, нередко вместе уходили в воздух.

- Жалко ребят, - говорил Мордин. - Какие замечательные мужики уходят! Коля Савва, Женя Лобанов, Яша Иванов… А вчера сообщили, что над конвоем капитан Василий Чернопащенко таранил немецкий торпедоносец и этим спас наш транспорт от гибели. А сам погиб… Такие-то дела.

Он вздохнул.

Время нашей встречи пролетело быстро. За разговором и не заметили, что солнце уже высоко поднялось, подбираясь к Южной бухте. Скоро - мой катер на Северную, да и Васе пора на свой Херсонес. Пора расставаться. Когда еще придется увидеться?

На прощание мы вспомнили Ленинград, словно вновь побывали на его знакомых улицах, увидели очень близких и дорогих людей. Хотя нам было хорошо известно, [75] что в блокадном Ленинграде по улицам особенно и не прогуляешься. Тяжело там сейчас, тяжелее еще, чем в Севастополе, наверное.