Михаил Булавин - Боевой 19-й

Тишина. Стрельников затаивает дыхание, в висках стучит кровь.

Это мешает ему прислушиваться и установить,, не притворяется ли Кучумов, не притаился ли сотник. Стрельников вытягивает руку и по-пластунски стремится вперед. После каждого движения он замирает и прислушивается. Шаг, два шага, три. Тридцати, двадцати шагов достаточно, чтобы выйти за пределы бивуака. В темном лесу, ночью, его никто не найдет. Завтра он будет у своих.

Быльников смыкает глаза. Он берет под уздцы свою лошадь и ведет. За ним молча идут казаки. Он открывает глаза. Это сон. Возможно, Додонов и Матю-шев сбились с пути и блуждают по лесу' Опускаются отяжелевшие веки. Темно. Он, как слепец, протягивает вперед руки, шарит ими, натыкаясь на деревья. Он сбился с пути. Быльников открывает глаза. Это соя. А на своем ли месте Стрельников? Кажется, на своем. Там лежит шинель, из-под которой розово блестят железные подковки его сапог. Быльников закрывает глаза. Кто-то целится в него из винтовки, но ему не страшно. Вместо грохота — щелчок и черный огонь. Быльников открывает глаза. Это сон. На фуражку просто упал желудь. Но он слышит приглушенный голос: «Стрельников, вернись. Вернись, тебе говорят! Застрелю!» Клацает затвор. Быльников дергает плечом и выхватывает наган. Нет, это не сон. Он вскакивает и смотрит туда, где должен находиться Стрельников. Там попрежнему лежит шинель... из-под которой розово блестят железные подковки сапог. И вдруг из-за дерева во весь рост появляется Стрельников. «Чего орешь... помочиться я...» И он устраивается на прежнем месте. К Быльни-кову подходит Кучумов.

— Вы не спите, господин сотник?

— И сплю и не сплю, мучаюсь. Куда запропастились наши разведчики? Их отсутствие меня тревожит.

— Вернутся, — спокойно говорит Кучумов и сладко зевает.

— Что он, с умыслом? — шепчет Быльников.

— А кто ж его знает. Не без того, должно. А чего бы ему не зашуметь, как все. А то ведь уполз, как змея, тайком. Только не уйдет он.

Быльников снова усаживается на свое место. Кучумов бодрствует. Трещит под ногами сухой валежник.

И вдруг, как отзвук ушедшей грозы, глухо докатился орудийный выстрел. Быльников смотрит на часы. Три. Кучумов нагибается над костром, прикуривая цы-гарку. Он чмокает губами и, пыхнув дымком, спрашивает:

— Слышите господин сотник?

— Слышу. Но что это наши не идут?

— Да, что-то долго.

Кучумов садится на пенек, и вновь наступает тишина. Все слышнее и чаще доносится гул орудий. Но это еще далеко, словно на той стороне земли.

Предрассветная рань. Меж верхушек деревьев показывается серое небо. Нехотя бредет утро.

— Убег! Убег, сукин сын!

Это голос Кучумова.

— Кто? — поднимается Быльников.

Казаки просыпаются, садятся, зябко встряхиваются.

— Кто? Куда? — спрашивают они одновременно.

Стрельников, ворча под нос, натягивает сапог.

— Арестованный сбежал, — говорит он громко и ехидно.

— Васютин убег. Вот сволочь! — говорит Кучумов, держа подмышкой винтовку. — Прозевали. И как же это он...

Внезапно, разорвав лесную тишь, гулко, с шипящим эхом, словно обрушились потоки воды, прогремел ружейный выстрел, за ним другой.

— В ружье! — скомандовал Быльников.

Шепот. Приглушенные голоса. Торопливые движения. Шелест листьев. Треск сучьев. Клацнули затворы, и все замерло. Люди приготовились к встрече противника. Напряженное ожидание. Минута, две, десять. Вечность.

— Свои! — вскрикнул радостно Кучумов.

Быльников, улыбаясь, прячет в кобуру наган. Из-за

деревьев появились Додонов и Матюшев. У Додонова в руках вторая винтовка. Отыскав глазами сотника, оба направились к нему.

— Васютин сбежал? — волнуясь, спросил и в то же время доложил Додонов.

— Да, — подтвердил Быльников.

— Ну, поделом. Кричим «стой», а он... пальнул в нас, зараза.

— Ну‘ и... — насторожился Быльников.

— Додонов с колена срезал его, — закончил Матюшев.

— Стрельников! — позвал Быльников^

Стрельников стоял, понурив голову.

— Сбежал твой «арестованный»? .. Смотри... Вот тебе урок на будущее. Додонов и Матюшев, ко мне. — Быльников сел около дуба, где провел ночь. — Ну, как?.. Что там? Слышно, бои идут... Как дальше?