Михаил Булавин - Боевой 19-й

— Это Феня Плахова, — сказала Надя. — Комсомолка.

— A-а, вот как! Ну, как же, как же, — словно вспомнив что-то занятное, засмеялся Чернов. — Я ведь хорошо знаю машиниста Дмитрия Захаровича Плахова. — Потом, обратившись к Наде, он нахмурился и невесело сказал: — Город наш в опасности. Неизвестно, как сложится его судьба.

— Сдадут? — встревоженно спросила Надя.

Чернов не ответил. Он прошелся по комнате.

— Если бы нам пришлось оставить город, а вам предложили бы остаться в нем, вы согласились бы?

Надя и Феня переглянулись.

- — Я хотела бы принять участие в обороне города... Я говорю это вполне серьезно, — загорячилась Надя, увидев на лице Чернова удивление. — Я хочу просить товарища Паршина принять меня в роту.

— Я присоединяюсь к ней, — поддержала подругу Феня.

Чернов не сразу нашелся что ответить. Его тронула решимость этих еще очень юных девушек.

— Такое заявление может сделать честь не только вам, но любому мужчине, однако... Нет, нет! — он замахал руками, видя, что они готовы, протестовать. — Тут только одно соображение. Вы совершенно не подготовлены, не обучены и не владеете оружием, и вдруг этак сразу, с бухты-барахты. Вы же сами должны понять, что это невозможно. Товарищ Паршин не согласится, да и не разрешат ему.

Наступило минутное молчание. Довод был неоспоримым. Чернов встал и, закурив, продолжал совершенно спокойно:

— У вас есть хорошие знакомые, есть надежное укрытие, и это позволит вам принести не меньшую пользу.

— Что мы обязаны делать? — спросила Надя и, вспомнив о Паршине, подумала: «Как хорошо было бы с ним встретиться и посоветоваться».

— Ничего особенного от вас не требуется, кроме пребывания среди населения. Разумеется, и в этом случае нужна сугубая осторожность, внимание, наблюдение. В городе немало скрытых врагов, которых, к сожалению, мы не знаем. Но как только Тамбов будет занят белыми, они вылезут сами из всех щелей и раскроют себя. Вы увидите их. Они будут злорадствовать, клеветать, заниматься доносами и служить им. А вы хорошенько запоминайте их лица. Теперь, надеюсь, вам понятна ваша задача?.. Ну, вот и хорошо. Все документы, которые могут вас скомпрометировать, уничтожьте немедленно. Малейшая неосторожность может привести к самым печальным результатам. Помните, вы на том^ же фронте борьбы. Ну и так, на что вы решаетесь?

— Я останусь, — сказала Надя.

Чернов молча посмотрел на Феню.

— Я согласна, — ответила та, бросив взгляд на Надю.

После краткой беседы и дружеских напутствий Чернов проводил комсомолок до двери, крепко пожал руку Наде, затем посмотрел на Феню, и что-то теплое и ласковое родилось в нем к этой девушке, которую он почти не знал. С каким удовольствием он постоял бы с нею, поговорил бы обо всем, что придет в голову, но только не о службе, не о войне и не об эвакуации. Но время не ждет, оно слишком дорого, и, пожимая ее маленькую руку, он сказал:

— Ну, до свидания. Желаю вам обеим успеха. Мы скоро опять встретимся, не правда ли? — он снова смотрел на Феню.

— Конечно, конечно, — поспешно ответила та.

Девушки ушли, а Чернов подбежал к стрекотавшему телефону.

— Фенечка, давдй теперь условимся, где и когда глы встретимся, — сказала Надя.

— Я думаю, что нам нужно видеться каждый день. Давай хоть у меня, — предложила Феня. — Мы будем ходить вместе и порознь, рассказывать друг другу все, что заметили. Так нам будет и легче и веселее. Хорошо?

— На первое время так и условимся, — согласилась Надя. — До свидания, Фенечка. Смотри же, не забудь уничтожить документы.

— Я помню.

Расставшись с Феней, Надя сразу почувствовала тоскливое одиночество. Ей хотелось сейчас делать что-нибудь очень важное, необычайное, куда-то спешить, быть сразу в нескольких местах, знать, в каком положении находится город. Она остановилась в нерешительности, не зная, куда направиться. Не обращая на нее внимания, мимо торопливо шли люди. Надя сошла с тротуара на обочину дороги и, прислонившись к дереву, стала смотреть на знакомую улицу, на людей, на дома, и вдруг ей показалось, что она видит улицу впервые. Внешний рисунок ее, архитектура домов, деревья, телеграфные столбы — все, что она раньше плохо примечала, представились ей сегодня в новых подробностях. Напротив подъезда гостиницы стоял телеграфный столб с разветвленной сетыр проводов, на которых висел запутавшийся обрывок веревки с бумажным змее'м. Колеблемый ветром змей шевелился, вздрагивал, словно пытался вырваться и не мог. Ни вчера, ни месяц тому назад она не видела ни столба, ни этих деталей. Мимо гостиницы проехала телега, нагруженная длинными железными трубами и полосами. Концы их волочились по каменной мостовой, издавая оглушительный грохот. Возчик, не обращая ни на кого внимания, смотрел себе на ноги. Надя долго еще стояла, прислушиваясь к удаляющемуся железному грохоту телеги. Но как только он утих, она оглянулась, и ей стало яще тоскливее. Она решила сейчас же пойти на станцию и поискать Паршина.