Михаил Булавин - Боевой 19-й

Устин распахнул шинель и, подсаживаясь к столу, сказал:

— Послушал я людей, послушал я и вас. Мужики и бабы тревожатся, спрашивают, чего делать, а я тоже не знаю, что оказать. Ну, а думать думаю. Может, и не так...

— Так или не так, выкладывай, — ответил Зиновей.

— Посчитаем зараз, у кого какая сила и кто чего имеет, а тогда я скажу.

— Ну что ж, давай, — без всякого воодушевления согласился Семен. Видимо, он уже устал от спора с Зиновеем.

— С кого начнем?

— Давай хоть с того порядка, с хаты Клима Петру-шева, что-ли?

— Хата у Любахи Петрушевой заваленная, можно сказать, ни кола, ни двора, полно ребятишек...

— Дальше?

— Ну, Наташа Пашкова, та с лошадью. Раз. Я —■ это двое. У Арины Груздевой лошадь. Вот тебе трое, У тебя, — обратился он к Зиновею, — еще в ту пору казаки лошадь свели, так? У Федота Тычкова — л о-шадь. Это уже четыре. У Акима Тычкова — бычок, У Спиридона мерин до того отощал, что его хоть самого волоки.

Семен ногтем чертил на столе палочки, переходя от одного двора к другому.

— Десять, — подытожил Устин.

— Погоди, еще найдем.

— Будет, — решительно остановил его Устин. —• Это те, на каких весь расчет.

— Ну-ну? ..

— Если в одном хозяйстве да такую силу иметь, то можно начинать смело. Вот я и думаю. Собраться нам всем, каких мы насчитали, в одно товарищество.

запахать, заскородить, посеять, — словом, всем налег-нуть на землю разом, вот тогда и дело будет.

Зиновей, затаив дыхание, смотрел на Семена и следил, какое впечатление произвела на него эта удивительно простая мысль Устина.

— А вот теперь скажи мне, Семен, сам-то ты пойдешь на такое дело? — не спуская глаз с Семена, спросил Устин.

Семен грудью навалился на стол и крепко зажал в кулаке подбородок.

— Тоже не так?

Семен нетерпеливо замахал культей.

— Постой, постой! Не об этом я... А ну, давай-ка сызнова. Значит я, Арина, Натаха, Тычков... — и он, еще глубже вонзая ноготь в стол, ставил палочки. — Ах ты, голова... Дело! Дело-то какое... — И вдруг, словно ужаленный, вскочил и заорал: — А у Мокея лошади или не лошади? А у Модеста...

— Не дадут, дьяволы, — усомнился Зиновей.

— Не дадут добром, возьмем силком, — ответил Устин.

— Али мы не власть? — заметил Семен и, засунув руки в карманы, заходил по горнице. Он загорелся желанием сейчас же приняться за осуществление идеи, поданной Устином. Ему казалось, что все настолько ясно и просто, что крестьяне без колебания примут это предложение.

В сельсовете он велел объявить о собрании актива и ушел домой. Однако, когда он сказал жене о том, что они решили работать вместе, она спросила:

— Это что же — мы на своей лошади бесплатно будем людям землю пахать? Больно нужно! — И она с такой злостью громыхнула сковородкой, ^что Семен опешил.

— Стало быть, деньги с них брать?

— Ну, а как же! — удивилась Анна. — Не деньгами, так хлебом. Где это видано, чтобы свое добро отдавать, да еще на людей работать.. Пусть каждый всяк себе работает.

— Что же ты с Любахи возьмешь? — возмутился он.

— Не с Любахи, так с других. Вон Устин Люба-хе... — она хотела что-то сказать, но Семен так на нее глянул, что она осеклась и замолчала.

Перед собранием Семен зашел к Федоту Тычкову. Тот внимательно выслушал Семена и покачал головой.

— Ох, навряд что выйдет. Да ты не гляди на меня чертом. Вот поверь моему слову, передерутся бабы. Они корчажку битую из рук своих не выпустят, не то что плужок там или борону.

— Стало быть, не согласен ты?

— Я-то? Не то что не согласен, попробовать можно, конечно. А только, как бы это тебе сказать... подумать надо, Семен. Ну, а как же ты хотел?

Весть о совместной обработке земли облетела все село. Толковали по-разному, относились к затее с недоверием. Некоторые видели в этом какой-то хитрый ход Устина. Но когда узнали, что Устин отдал Петру-шевой хату, призадумались.

С какой же это милости вдруг взять да отдать. Чудно. Может быть, продал, но ведь Петрушева так бедна, что у нее не только денег, но и картошки уже давно нет.

Когда Устин пришел с Натальей в сельский совет, там было уже человек десять. Разговаривали вполголоса, осторожно, намеками. Семен сидел рядом с Зино-веем хмурый, злой. Увидев Устина, закивал головой: