Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

– Ну, мы университетов не кончали.

– Кончите, старшина, непременно кончите, – поспешил заверить его Старовольский. – Да и говорите вы гораздо свободнее, чем я. Просто терминологии не знаете, но это дело наживное.

Я мысленно усмехнулся. Странный он был парень, младший лейтенант Старовольский, выпускник ускоренных курсов Белоцерковского военно-пехотного училища. Другой бы поставил заносчивого старшину второй статьи на место да еще бы добавил при случае, а этот его ободряет. У них там в Киеве все такие? Вряд ли – Земскис вон тоже в Киеве ошивался.

– Что делали на нейтральной полосе? Зачем снимали мины? Что известно о предстоящем наступлении? Какие части стоят по соседству? Какие калибры заняли позиции? В каком количестве подвозят боезапас? – сыпал вопросами Бергман. Возможно, и не стоило этого делать при посторонних, но Нестеренко не был похож на трепача, да и секреты были немецкими.

– Хотите что-нибудь спросить? – повернулся комбат к писателю, вызнав у немца всё, что ему хотелось.

– Да, конечно, – ответил Нестеренко. Потом спросил: – Алексей, вы переведете? – и начал спрашивать: – Откуда вы родом? Сколько вам лет?

И так далее, совсем о другом, чем Бергман. Каждому свое, у артиллериста одни интересы, у инженера человеческих душ – другие. Немцы были родом из какого-то Люнебурга в Северной Германии. Одному было двадцать пять, другому под сорок. Были они саперами, по-немецки – «пионирами». «Но не штурм-, не штурм-», – поспешил заверить нас толстяк. Понятно было, куда он клонил, дескать только дороги чинят, окопы роют и проволоку путают. Но в атаки не ходят, наших не убивают. В отличие от «штурмпиониров», то есть той же пехоты, только посильнее оснащенной технически и знающей саперное дело.

– Жены? Дети? Родители? Образование? – продолжал Нестеренко, делая записи в блокноте. – Что вы чувствуете, когда идете в бой?

Так они ему и сказали, размечтался, прозаик.

– Как вы оцениваете сегодняшнее состояние рейха? Настроения народа? Много ли недовольных? Как воспринимаются британские бомбардировки?

Немного оправившись от потрясения, толстяк отвечал охотно и деловито. Настроения в Германии, как выяснялось по ходу беседы, были давно хуже некуда. Население поголовно испытывало недовольство и страдало от голода. Бомбежки вызывали страх и желание как можно скорее закончить войну. Если бы не НСДАП, гестапо и СС, она бы окончилась самое позднее через месяц. (Первое негодование на лице молодого и кадыкастого постепенно сменялось изумлением.) Идя в бой, немецкий солдат ощущал исключительно досаду на то, как сильно ему не повезло в этой жизни, а Россия была прекрасной страной с зелеными лесами, бескрайними степями, тучными коровами и красивыми девушками.

– Девушками, говорит? – зловеще прошипел Земскис, и немец без перевода понял, что ляпнул что-то лишнее.

– Нет, нет, никаких девушек. Дисциплина. Мы никого не трогаем. СС, айнзацгруппы, боже, что они творят, – быстро переводил Старовольский.

Военком, уставясь в дно кружки, мрачно изрек, похоже вновь цитируя газету:

– Мы не дрогнем, увидев перед собой презренного эсэс.

Немец основательно разговорился и заметно повеселел. Показывал на отобранных у него фотографиях, кто есть кто в его семействе, и чуть не плакал от счастья, видя, что мы не звери и не поставим их к стенке. Бергман даже плеснул им по капле шампанского – не так-то часто последнее время мы видели пленных, притом таких общительных. Уловив носом запах напитка, толстый немец вконец расчувствовался, обругал за что-то Геббельса и, зажмурившись, выпил. Кадыкастый, хотя и не одобрял его поведения, тоже ломаться не стал.

– Вот оно как, почти такие же люди, – сказал Нестеренко, когда немцев увели. – Пусть и трясущиеся от страха.

– Ну да, вроде нас, две руки, две ноги, одна голова, – задумчиво ответил Бергман. Старовольский кивнул. Но тут не выдержал Зильбер.

– А когда они, товарищ капитан… наших… тысячами – тоже люди, тоже как мы? Ну, пусть не они сами, но ведь всё видят, всё знают. Дорогу расчищают… саперы.

Стало тихо. Старовольский вздохнул, Нестеренко виновато посмотрел на старшину второй статьи. Военком перехватил инициативу и решительно высказался:

– Вот и я думаю, товарищи, что нам не следует поддаваться минутным настроениям. Гуманизм, чистоплюйство и прочие штучки не для советских людей. В отношении немецких захватчиков нужно следовать генеральной линии. – И, помолчав, добавил: – А не разбазаривать ценный напиток!