Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Мы, мусульмане, с приходом доблестных сынов Великой Германии с первых же дней, с вашего благословения и в память нашей долголетней дружбы, стали плечом к плечу с германским народом, взяли в руки оружие и клялись, готовые до последней капли крови сражаться за выдвинутые вами общечеловеческие идеи – уничтожение красной еврейско-большевистской чумы без остатка и до конца.

Наши предки пришли с Востока, и до сих пор мы ждали освобождения оттуда, сегодня же мы являемся свидетелями того, что освобождение идет к нам с Запада. Может быть, первый и единственный раз в истории случилось так, что солнце свободы взошло на Западе. Это солнце – вы, наш великий друг и вождь, со своим могучим германским народом, и вы, опираясь на незыблемость великого германского государства, на единство и мощь германского народа, несете нам, угнетенным мусульманам, свободу. Мы дали клятву верности вам умереть за вас с честью и оружием в руках и только в борьбе с общим врагом.

Мы уверены, что добьемся вместе с вами полного освобождения наших народов из-под ига большевизма».

Среди набора традиционной галиматьи о величии народов и вождей на меня произвели впечатление только «общечеловеческие идеи». Невольно представились новогвинейские папуасы, требующие торжественного съедения главарей жидо-большевизма на ближайшем людоедском митинге. Впрочем, повернутое в корне колесо тоже звучало цветисто. Доля оригинальности – и даже вызова банальному европоцентризму – содержалась в утверждении о первом и единственном разе в истории, когда солнце свободы взошло не на Востоке. По-своему изящным был сам риторический переход: наши предки с Востока – солнце взошло на Западе – и это солнце вы, наш великий друг и вождь. Похоже, усвоенная членами школа словоблудия имела восточные корни. Или это тоже общечеловеческое? В особенности если вспомнить, что писали кретины вроде Тарди и Тедески. Неужели эта скотина сегодня вновь пихается с Еленой? В то время как рогатый муженек шныряет по смертельно опасным горам и слушает рассказы пьяных фельдфебелей про убийства раненых и женщин.

Тем временем Эренталь принялся рассказывать младшим товарищам о мусульманских комитетах в Крыму. По его словам выходило, что последние играли немалую роль в мобилизации татар в германскую армию и в полицейские отряды – и именно поэтому немцы охотно шли на их создание и поощряли их деятельность. Самым активным был Симферопольский, претендовавший на то, что является главным представителем крымско-татарской нации, выразителем ее чаяний и духовных запросов.

– И много их мобилизовалось? – спросил Эренталя Грубер.

– Тысяч двадцать, – ответил унтерштурмфюрер. – Часть взяли в армию, часть в полицию и самооборону.

– А сколько в Крыму этих татар вообще? – подал голос Хазе.

– По мне, – заявил второй хауптшарфюрер, – тут куда ни плюнь, одни татары.

Эренталь отрицательно мотнул головой. Грубер вытащил блокнот и посветил в него фонариком.

– Если вам интересно, у меня есть точные цифры. Данные последней переписи.

– Кто проводил? – осведомился Хазе. – Розенберг?

(Еще когда мы шли к сторожке, Эренталь рассказал, что Хазе появился в Крыму недавно, а прежде обретался в генерал-губернаторстве, инспектируя какое-то гетто. Когда евреи ему обрыдли, блондин подал рапорт о переводе на Восточный фронт и таким образом оказался здесь. «Редкостного рвения парень, большого будущего», – похвалил его Эренталь.)

– Нет, – ответил Грубер с некоторой холодностью. – Ее провело Центральное управление народно-хозяйственного учета Государственной плановой комиссии при Совете Народных Комиссаров Союза Советских Социалистических Республик.

Пока Грубер, садистски расшифровывая все советские аббревиатуры, произносил бесконечное название, Хазе дважды успел икнуть. Удовлетворенный его реакцией, я тоже открыл записную книжку и, войдя во вкус, попросил зондерфюрера повторить наименование учреждения по-немецки и по-русски – для будущей статьи. Зондерфюрер проделал это с видимым удовольствием, закончив словами:

– Короче, ЦУНХУ Госплана при СНК СССР.

– Когда была перепись? – спросил Эренталь.

– В январе тридцать девятого.

– И сколько насчитали иванов? – поинтересовался второй хауптшарфюрер.

– Население Советского Союза составляло тогда сто семьдесят целых шесть десятых миллиона человек.

– Значит, теперь миллиона на два меньше, – хихикнул блондин.

– А то и на пять, – буркнул второй хауптшарфюрер.