Виктор Костевич - Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

– Чё тут интересного? Ни хрена в них интересного нет.

– Можно подвиг совершить.

– Обосраться тоже можно. И гораздо легче. И вообще, убери от меня свою дурацкую бутылку, нашелся тут, бля, панфиловец.

Теперь проявил недовольство комвзвода.

– Мухин, заткнитесь, а?

– Есть, товарищ младший лейтенант.

Чтобы не терять понапрасну времени, я занялся своим барахлом. Первым делом проверил кожаные подсумки, пересчитал патроны, прикинул, сколько немцев смогу положить, если, скажем, каждый пятый попадет прямо в цель. Получилось порядочно, но это если каждый пятый в цель, что маловероятно, а ведь фашисты, сволочи, тоже будут по мне стрелять. Потом прощупал содержимое гранатной сумки – две «РГД». Вспомнил на всякий случай, какой там у них разлет поражающих осколков – двадцать пять метров. Проверил запалы к гранатам в особой коробке. Затем занялся винтовкой. Разобрал затвор, собрал опять. Капнул маслом в нужные места.

– Как там автоматика? – спросил меня Шевченко.

– Вроде работает.

– «Ф-1» у тебя есть?

– Нет.

– Возьми из ящика, – приказал Старовольский. – Мы тут все вооружились до зубов.

Вооружились… Я взял пару «лимонок» и взвесил их в руке. Ощущение было приятным. Снова вспомнил занятия в запасном: радиус разлета осколков – двести метров. Господи, зачем же столько?

– А куда их засунуть? У меня под них сумки нет.

– Прояви солдатскую смекалку, – мудро посоветовал Зильбер, укладываясь на нары.

Шевченко вместо мудрых советов вытащил из-под нар старый ранец (я прежде никогда у него ранца не видел, только сидор) и извлек оттуда маленькую брезентовую сумочку, специально предназначенную для гранат «Ф-1». Я подвесил ее к своему ремню, тоже брезентовому. Когда-то я сильно досадовал, что мне не достался настоящий, кожаный, но теперь это казалось совершеннейшей глупостью.

Разделавшись с гранатами, я извлек свою лопатку.

– Подточить захотелось? – с ядовитой ухмылкой поинтересовался Мухин.

Я мысленно содрогнулся, представив, как острый край заточенной мной лопаты вонзается немецкому солдату в горло и мне прямо на руку хлещет горячая кровь. Нет, на такое духу точно не хватит. Только бы не дошло до рукопашной – тогда мне точно хана. Я засунул лопатку назад в подвешенный к ремню брезентовый чехол.

– Передумал? – опять напомнил Мухин о себе.

– И так острая.

Потом я помог Михаилу с немецким пулеметом. Поймал себя на мысли, что страшная машина кажется мне красивой. Короткая деревянная ручка, как у пистолета, деревянный приклад и целый метр вороненой стали. Особенно – непонятно почему – впечатлял длинный ствол с дырчатым кожухом. Дырки были круглые, и было их так много, что ствол напоминал непонятное кухонное приспособление.

– Как у нас с патронами? – спросил у Шевченко Зильбер.

– Есть восемь лент.

– И всё?

– И всё, Лев Соломонович.

– Мало, – резюмировал старшина.

– Будем беречь. Там, глядишь, у немцев чего надыбаем.

– В обороне-то? Вряд ли.

Я осмотрел свою каску. Сегодняшний день оставил на ней следы – царапин стало гораздо больше. Вероятно, от камешков. По крайней мере, так хотелось думать.

А наверху гремело и гремело. Иногда по стенам пробегала дрожь, и казалось, что вот оно, сейчас… Но обходилось. Я раскатал шинель, убедился в отсутствии повреждений и снова сделал скатку. Порылся в вещмешке. Заметил краем глаза, что Зильбер дремлет, Старовольский тоже. Подумал, что и мне бы не мешало вздремнуть – раз есть такая возможность. Но не смог. Спросил у Мишки, который час.

– Обеденный, – ответил тот.

Подумав, чем бы еще заняться, я извлек из нагрудного кармана небольшой пластмассовый патрончик. Такие патрончики нам раздали перед убытием из запасного. Маленькая фиговинка с крышечкой на резьбе, а внутри ленточка – с личными данными. Я знал, что на фронте шутники прозвали их «паспортом смерти». Ну и черт с ними, шутниками. Я открутил крышку и задумчиво уставился на занесенные на ленточку имя и фамилию. Как будто не знал. Аверин Алексей Викторович, красноармеец.

На мое занятие обратил внимание Молдован. Озабоченно посоветовал:

– Ты лучше это выброси.

Я вопросительно посмотрел на Мишку. Тот промолчал.

– Хорошо, – сказал я. Но пока засунул патрончик назад.

– Ты себе лучше что-нибудь на счастье заведи, – дал Молдован еще один совет. Я увидел в полумраке, как Шевченко ухмыльнулся. Молдован успел сделаться авторитетом по части военных примет.

Затронутая им тема привлекла внимание Пимокаткина. Он подсел к нам и, расстегнув гимнастерку, вытащил нечто, напоминающее ладанку. Без всякого, кстати, стеснения. Хотя что с него было взять – он в комсомоле не состоял.