Николай Внуков - Когда гремели пушки

Видим, наступать нельзя, отступать тоже некуда, да и не резон… Обстановка; как наш лейтенант говорил, вполне неопределенная.

Связи нет, бой кругом, и где теперь свои, где чужие, разобрать трудно. А нос высунуть из дома не можем. Очень наша позиция не по вкусу фашистам пришлась: клином в их оборону входила. Поэтому решили они нас ликвидировать. Как дали из шестиствольных минометов, только пыль столбом встала. Хорошо, под домом каменный подвал оказался. Передислоцировались мы туда и налет пережидаем. Когда остались от нашего дома три стены и половинка трубы, фашисты в контратаку пошли. Мы их подпустили поближе, а потом из подвала — огонь!..

Сколько в тот день атак отбили, я уж не помню.

Ребята, как стало потише, спрашивают у лейтенанта:

— Кто кого окружил? Мы фрицев или они нас?

Лейтенант только рукой махнул:

— Стемнеет, — говорит, — увидим. Разберемся…

К ночи фашисты утихомирились, а наши связь подтянули, и даже сам старшина роты, дружок мой Микола Нестеренко, с котловым довольствием к нам пробрался.

Поели мы. Раненых в тыл отправили. Я еще успел с Миколой словом перекинуться. Сказал он, что наша позиция очень выгодная. Командир роты подвал приказал всей силой держать, пока на соседних улицах фашистов не потеснят и станцию в кольцо не возьмут.

— А когда это будет? — спрашиваю.

— Про то, — говорит старшина, — один командир полка знает. Может, сейчас, может, завтра, а может, через неделю…

«Тогда, — думаю, — встречать мне тут свой день рождения. Послезавтра тридцать три стукнет…» Сказал об этом Миколе.

— Ничего, — отвечает, — не журись. Приползу поздравить…

На другой день опять хотели фашисты нас потеснить, но артиллерия их угомонила…

К вечеру порвалась у нас связь. Пополз связист но линии, и пятидесяти метров не прополз, убили парня. Пополз второй, и его стукнули.

— Ясная обстановка, — говорит лейтенант, попутно еще всякие слова добавляя, — снайпер под боком завелся… Приказываю разыскать…

Мы усилили наблюдение. В городе такому стрелкачу легко укрыться. А один хорошо замаскированный снайпер целого взвода стоит.

Мне сразу показался подозрительным один разбитый пакгауз. Стоял он посреди путей, на ничейной территории. Фашисты его бросили, а наши занять не могли, потому что вся местность вокруг была под огнем. С чердака пакгауза видно улицу, что вела к нашему дому, и место, где побили связистов. Стал я наблюдать за пакгаузом, но ничего не заметил.

Ночью наши соседи атаковали фашистов. До утра шел бой. И опять потеснить фрицев не удалось…

Побывал у нас ночью командир роты, а старшина с поваром приползли уже под утро, когда рассветать начало.

Раздал старшина сухари, консервы, потом подошел ко мне и спрашивает:

— Ты, Трофим, родился, чи не?

— Не знаю, — говорю.

— Коли не знаешь, — отвечает старшина, — то я себе пойду. А я было горилки припас новорожденному…

Пришлось сказать, что родился. Выпили мы с ним и товарищей угостили. Поздравили меня с наступившим тридцать четвертым, и Микола говорит на прощанье:

— Три года, Трофим, воюем с тобой, и скоро войне конец. Смотри, друже, напоследок не оплошай. Обидно было бы не дожить…

Сказал и пошел…

А тут ударила артиллерия, и мы — бегом на свои места. Выглянул я из подвала. День вставал серый, туманный. Падал мокрый снег, но видно было хорошо. Я еще подумал: как Микола с поваром обратно будут пробираться? Подумал и на слуховое окно пакгауза глянул. Вдруг мелькнуло там что-то и дымок ударил. Кольнуло меня в сердце.

Только хотел лейтенанту доложить, что открыл вчерашнего снайпера, как вбегает солдат и кричит, что старшину-то убили.

Мать честная, в глазах у меня помутилось. Пропал Микола, ни за что пропал. Еще слова его в ушах не смолкли:

— Смотри, друже, не оплошай…

А его уже нет.

Много смертей я на войне перевидел, а вот смерть Миколы всего больней хлестанула… Друг он был настоящий, и виноватым я себя почувствовал: не сказал про вчерашнего снайпера…

Обращаюсь к лейтенанту, доложил все по порядку и прошу разрешения на пакгауз с группой солдат ударить и за старшину по-русски, как полагается, отплатить. Лейтенант подумал, голову почесал, но согласился.

Вызвал я добровольцев на такое дело. А дело, сам понимаешь, нешуточное. Место открытое. Могут и положить всех… Но нашего старшину крепко уважали и любили. Весь взвод, как один, поднялся. Отобрали мы с лейтенантом десять человек подюжее.

Лейтенант связался с командиром роты и попросил огня на пакгауз.