Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

Ремонт Т-34

Вышли к Бобруйску. Оттуда повернули на Осиповичи. От Осиповичей пошли на запад партизанским краем. Все дороги партизаны от немцев перегородили лесными завалами. Темп движения определялся саперами и партизанами, которые шли с пилами и пилили проходы в завалах на ширину танка. Пробьют коридор на километр, мы продвинемся. Было так, что горючее кончается, танк останавливается, и все – бензовозы не могут пробиться. Проезд занят танками, артиллерией. Бензозаправщик, не доходя до передних танков, заправлял ближайшие. Но за три-четыре дня этот район мы преодолели и вышли к Шацку. Ввязались в бой. Со мной радист, через плечо РСБ, наушники у меня, я разговариваю. Вдруг дают зашифрованный текст. Первая группа должна мне сказать страницу кода. Код бестолковый, и квитанцию не дают. Я не выдержал, говорю: «Проверьте первую группу». А в это время слышу – открытым текстом командир бригады: «Прекратить атаку, вернуться на исходные позиции». У командира батальона танк сожгли, он еле выбрался… Картинка. Пыльная дорога. По ней идет обгоревший танкист – весь обожженный, волосы сгорели, руки, как крылья, растопырены. Из ближайшего танка вытаскивают простыню, быстро выливают на нее спирт и ею оборачивают тело. И сразу под одеяло. Вот так выглядело оказание первой помощи…

Я здесь не воевал – у меня свои дела: связь, донесения, кто погиб, кто ранен, как там с боеприпасами. На подходе к Барановичам погиб начальник связи бригады. Меня забрали из батальона и назначили на эту должность. Посадили на «Виллис». И стал я бороздить по матушке Белоруссии из конца в конец – где на «Виллисе», а где ползком. Зато научился ходить через обстреливаемый артиллерией участок. Танки видно – вот они, в двух километрах стоят, а связи нет. Что делать? Танка нет. На «Виллисе» не проедешь. Значит, бегом туда. В первую воронку вскочил и слушаешь, как бьет. Четыре – значит, батареей, две – взводом. И в промежутке между залпами, раз – в следующую воронку перескочил. Вот так от воронки до воронки.

Так мы дошли до Буга. А перед тем как его форсировать, ранило заместителя командира батальона. Начальник штаба стал заместителем, а меня поставили на то место, на которое я приехал 8 марта 1944 года. Вот так закончилась Белорусская операция. Тут уже другая работа – комплектование личного состава, награждения, захоронение погибших и извещение родственников.

Вышли из операции – всех живых наградить обязательно. Я старался, чтобы командир роты написал наградные, но это же литература – не всем дано. Короче говоря, много пришлось писать самому. С комбатом мы как-то разговорились после Белорусской операции. Я говорю: «Женя, давай кого-нибудь поведем на полного кавалера ордена Славы? Три операции – три ордена». – «Давай! А кого? Это же три операции! Из танкистов никто не продержится». – «Давай нашего фельдшера». У нас фельдшером был татарин – мужик будь здоров! Человек неповторимого мужества. А санинструктором была женщина. Звали ее Сима. Когда она видела, что танк подбит, – она сразу сатанела, с ней разговаривать невозможно становилось. У нее каким-то звериным становилось лицо, и она, не обращая внимания, что по ней стреляют, бросалась к этому танку. Так что нам везло – беспокоиться о помощи, в случае если танк подбит и ты ранен, не приходилось. Короче, вот так решили и представили его к ордену Славы III степени. В дальнейших боях он получил ордена всех остальных степеней. Меня за эту операцию наградили орденом Красной Звезды.

Дальше захоронения. В ходе боев хоронили сразу под вечер. Старались сколачивать гробы и хоронить так, чтобы «привязать» могилу к местности – колодцу или тригонометрическому пункту. Составляли карточку захоронения с описанием расположения могилы. Когда вышли из боев, тогда обратным ходом с нашими карточками отправляли команду, которая будет откапывать, делать братские могилы. Никого потерять нельзя. Комплектование, захоронение и награждения – вот моя работа.

Формировка была длинная – с августа месяца по январь. Я Жене предложил: «Я считаю, что в бою без начальника штаба тебе плохо. Тебе достается, а я в течение дня бездельничаю – только слежу за теми, кто убит, ранен, эвакуирован. Я возьму себе танк». Так и сделал. Взял танк, начальника связи посадил, чтобы тот поработал с радиостанцией. Я еду в танке, а если он идет в атаку, то я выскакиваю, не мешаю людям воевать. Но, вспоминая своего предшественника, который тоже любил на танке ездить и при этом с ним никогда связи не было, я на штабную машину посадил помощника, хорошего парня, по фамилии Ухонь. Договорились держать с ним связь по кодированной таблице. Бригадную таблицу мы не имели права использовать, она секретная. Я нарисовал свою, где слова соответствовали цифрам. Только то, что нужно – противник, убитые, танки, подбитые автомобили и так далее. И когда мы вошли в Польшу и в день проходили по 40–80 километров, штабная машина не успевала за танками. Потому что она шла в составе колонны штаба бригады под охраной. Одиночные машины не пускали. А донесения кровь из носа нужны. Вот тут и пригодились и связь, и таблица.