Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

В июле совершили марш и недалеко от Прохоровки сосредоточились в оврагах. Замаскировали машины сжатой пшеницей. А на рассвете начался бой. Ну, мое дело вести машину. Командир стрелял. Потом сказал, что подбили две машины Т-III. А вскоре и нам угодили в бок. Танк моментально загорелся, мы все выскочили, как ошпаренные, спрятались в воронке. Остался я безлошадным и вернулся к себе в противотанковую батарею. Тут же мне дали полуторатонный «Шевроле», пушку 57-мм противотанковую, и так я гонял гансов по полю до конца войны. Почему на танк не вернулся? Жить захотел. До того как подбили, жить не хотел, безразлично к смерти относился. А тут у меня взгляды поменялись. Если тебя в открытом поле ранят, то, может быть, кто-нибудь тебя спасет, а из танка тебя никто вытаскивать не будет… В общем, «обжегся», возвращаться не хотелось, а желание воевать было удовлетворено.

– Какие у вас награды?

– Первая награда – медаль «За боевые заслуги», полученная мной за взятие Зимовников, – догнала меня осенью 1943 года. Ну, а потом наградили орденом Славы III степени, двумя орденами Красной Звезды. В мирное время получил орден Отечественной войны и за труд орден Октябрьской революции.

Я родился в 1925 году в Могилеве-Подольском Винницкой области, городке, расположенном на старой государственной границе. В то время моему отцу было уже 62 года – это был его второй брак. Маме же было всего 26 лет. Отец работал фельдшером, был блестящим специалистом, и у него перенимали опыт многие дипломированные врачи. Умер он, когда мне было всего три года, – в 1928 году.

Мать работала медсестрой в больнице. Хорошо помню голод в 1933 году…

В 12 лет пошел работать помощником кузнеца. Кузнец, дядька Федор, человек с двухклассным образованием, но знающий несколько языков, относился ко мне, как родной отец. Детство мое было голодным, на одну материнскую зарплату медсестры было очень тяжело прокормиться.

Увлекался зоологией, ботаникой, литературой. На станции юннатов получил три участка, делянки по 10 квадратных метров, выращивал на них каучуконосы.

Рос юным фанатиком, беззаветно преданным коммунистическому строю.

В нашем городе также дислоцировалась 130-я стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Вижгилина. Мы, подростки, постоянно пропадали на территории местного 21-го погранотряда. К 16 годам я уже мог стрелять из всех видов стрелкового оружия, включая пулемет ДП, хорошо ездил верхом, разбирался в гранатах.

Одним словом, я начал войну хорошо подготовленным красноармейцем. 15 июня закончил девятый класс и сразу приступил к работе вожатого в пионерском лагере, который располагался рядом с железнодорожным мостом через Днестр. В ночь на двадцать второе июня, будучи дежурным вожатым, я видел, как по мосту в Германию прошел тяжело груженный состав. Ранним утром люди стали говорить по секрету: «Началась война!» Уже днем наш город впервые бомбили. Милиционеры стреляли из наганов по немецким бомбардировщикам – «замечательная картинка»…

Я прибежал в горком комсомола, оттуда – в военкомат, но со мной нигде не хотели разговаривать. Я сотрясал воздух возгласами о долге комсомольца, о защите Родины, о героях Гражданской войны. Я выстреливал лозунги, которыми был начинен, как вареник картошкой. Ответ был коротким: «Детей в армию не призываем!» Но уже на десятый день войны при горкоме комсомола был организован добровольческий истребительный батальон, состоящий из учеников девятых и десятых классов школ города.

Наш взвод состоял из девятиклассников, почти все 1924 года рождения, и только трое – 1925 г. р. Тридцать один человек во взводе, из них – двадцать семь евреев. Через два дня нам выдали обычное армейское обмундирование, и всех добровольцев-истребителей влили в кадровые стрелковые роты 130-й СД. Присягу мы не принимали. Мы получили карабины, по 100 патронов и по четыре гранаты РГД. Во взводе был пулемет «максим», который я быстро освоил, и меня назначили первым номером пулеметного расчета. Красноармейских книжек мы не получили. Единственным документом, удостоверяющим мою личность, был комсомольский билет, который я пронес завернутым в вощеную бумагу через все окружения сорок первого года. Я и сейчас помню его номер – 12800789.

Боевое крещение приняли где-то в районе Вапнярки.

Лето 41-го – это страшное время. Непрерывные бои. Даже отразив все немецкие атаки, мы почему-то отступали. Стрелковые роты таяли на глазах, и не только из-за тяжелых боевых потерь. Началось повальное дезертирство. Постоянные немецкие бомбежки, небо в те дни осталось за немцами. Только один раз я стал свидетелем трагического боя наших летчиков. Девять самолетов И-16 были сбиты двумя «мессерами»…