Артем Драбкин - Я дрался на Т-34. Обе книги одним томом

Мы вошли в деревню, и тут немцы стали лупить по нас. Один танк горит, второй танк горит, третий… Били с близкого расстояния. Мой танк подскочил к перекрестку. На фоне горящего на углу дома отчетливо выделялся силуэт «Тигра». Расстояние до него было не более ста двадцати метров. Я наводчику на голову нажал, он сполз на боеукладку, а я сам сел на его место. Посмотрел в прицел – не вижу, куда стрелять. Открыл затвор, навел орудие через ствол. Мой снаряд ударил ему в борт, и танк вспыхнул. Только я сел на свое место, снял перчатку, хотел переключить радиостанцию на внутреннее переговорное устройство, и в этот момент потерял сознание. Как потом я понял, немецкий танк, стоявший метрах в пятидесяти перед нами, засек вспышку моего выстрела и влепил болванку прямо в лоб нашей машины. Очнулся я на боеукладке, на днище – танк горит, дышать нечем. Увидел разбитую голову механика-водителя: болванка прошла через него и между моих ног, но, видимо, задела валенок, и левую ногу вывернуло в коленном суставе. Рядом с оторванной рукой лежит заряжающий. Наводчик тоже убит – в него пошли все осколки, он, по существу, защитил меня своим телом. Я на руках подтянулся к командирскому люку, но вылезти не смог – не сгибалась левая нога, выбитая в колене. Я застрял в люке, через который с гулом рвалось наружу пламя. Ноги и задница в танке уже горят. Глаза застилает кровавая пелена – я получил еще и ожог глаз. Увидел, что идут два человека, и говорю: «Ребята, помогите вылезти». – «Железнов?!» – «Я!» Подбегают ко мне, за руки схватили и вынесли меня, а валенки так и остались в танке. Только отбежали метров на пятнадцать – и танк взорвался. Одежда на мне горит. Кое-как забросали меня снегом.

Да… Когда меня отвозили в медсанвзвод, Аня Сельцева, старший лейтенант, даже заплакала: «Коля, как же ты обгорел?» Ну, вот ты палец обожжешь – больно? А тут 35 процентов поверхности кожи сгорело! Как ты считаешь? Больно? У меня даже на лице кожа висела! Я ей говорю: «Ты мне воды дай попить, я пить хочу». Она мне не воды, а спирту налила и говорит: «Пей!» Я на нее выругался: «Что ж ты мне вместо воды спирт дала?» – «Тебе поможет. Притупит боль». Привезли в армейский госпиталь. Ногу загипсовали. Главное – я ничего не вижу, у меня все лицо распухло и отекло. Веки срослись, их потом разрезали… Не буду рассказывать. А то еще чего доброго заплачу… На днях мне принесли телеграмму ко Дню Победы от Ивана Сергеевича Любивеца, который со своим ординарцем спас мне жизнь. Я заплакал. Нервы не выдержали.

А деревню эту мы так и не взяли, отступив в лес. На следующий день, перед тем как пойти в атаку, Лешка Кудинов вышел из танка и стоял на обочине, курил. И вдруг он упал. Болванка, попав в бедро, оторвала ему ногу, и он умер от потери крови. Цыганка оказалась права… но лучше б об этом не знать.

В госпитале я провалялся месяца два. Выписался я, когда армия вела бои за Берлин. Лицо стало розовым, все в рубцах, нога сгибалась плохо. Но мне сказали, что я ее в части разработаю. Действительно, нога разработалась. Осколок попал в мениск, и на первых порах не мешал мне. Я с ним прожил почти пятьдесят лет. А недавно мне поставили протез левого коленного сустава. Мениск износился. Осколок стал мешать ходить. Врачи посмотрели: «Как же ты ходил?» – «Нормально». – «Как нормально? Осколок внутри сустава, и ты ходил нормально?!» – «Конечно, прихрамывал». Я поэтому и перешел на тыловую работу. Хотел перейти на штабную работу, но не получилось.

Вот так закончилась война. А с немцами я в расчете. Я три танка потерял и у них три танка сжег плюс бронетранспортер. Ну, а людей сколько побил – это уже не считается.

Перед войной я жил в городе Электросталь, там окончил школу и поступил на завод работать электромонтером. В начале 1941 года я подал рапорт и был зачислен в инженерное автомобильно-техническое училище, располагавшееся рядом с городом Горький, в Гороховецких лагерях. Там война меня и застала.

Поначалу, как я уже сказал, училище было автомобильно-техническим. Учеба начиналась с езды на велосипеде. Кто не умел – должен освоить. Сдавший практическую езду пересаживался на мотоцикл, а уже с него на ГАЗ-АА и ЗИС-5. На них проходили практику вождения. Помню, стартером пользоваться не разрешали: заглохло – вылезай, крути ручку. В 1942 году наше училище реорганизовали в танковое. Пришлось проходить отборочную комиссию. Не могу сказать, что отбор был строгий: руки, ноги, голова есть – годен. Я вот, например, высокого роста. Меня уже после войны спрашивали: «Как ты в танк-то залезал?» А я говорю: «Есть такая присказка: «Были у деда пчелы как волы. – Да как же они в улей лезли? – Как? Пищали, но лезли». Вот так и я – пищал, но лез. Ничего не сделаешь – война! Из нашего училища всего человек 7 или 8 перевели в другое автомобильно-техническое училище.