Борис Орлов - Судьба — солдатская

— Не думала даже, Спиридон Ильич, что вы и есть тот человек, которые должен… — И шепотом повторила отзыв.

Пододвинув к себе табуретку, Соня села, и у них пошел неторопливый деловой разговор. Спиридон Ильич перебрал все возможные варианты связи между ними. Договорились, что, пока Соня не подыщет надежные тайники, все указания, которые будут поступать от партийных органов к ней, он будет брать прямо отсюда через своих людей или она станет ходить на явку, которую он сообщит дополнительно.

— А скорее всего, это будет тайничок тоже, — уже кончая разговор, предупредил Спиридон Ильич. — Пока не приглядимся, к людям надо относиться осторожно. — И вдруг снова спросил о напарнике, с которым должна была работать Соня и о котором она уже все ему рассказала: — Значит, ты хорошо знаешь этого Еремея Осиповича? Говоришь, вместе работаете? То, что он сын родственника большевика с дореволюционным стажем, имей в виду, почти ни о чем еще не говорит. Приглядись к нему.

Спиридон Ильич стал собираться, нахлобучил на голову кепку так, что глаза исчезли под большим козырьком. Вспомнил о Вале, и у него вспыхнуло к подруге дочери горячее, отцовское чувство.

— Попрощаемся, — сказал он, протянув Соне руку. — Когда теперь встретимся? Долго еще, может, не встретимся… Береги себя, а если случится что… — и не договорил, потянувшись к ее щеке вздрагивающими седыми усами.

Они троекратно поцеловались.

Соня из сеней смотрела на уходящего Морозова и все старалась угадать смысл недосказанных им слов. А смысл был простой: предполагая, что наши войска могут оставить и Псков, Спиридон Ильич хотел намекнуть Соне, что случиться может всякое и ко всему нужно быть готовой, даже к смерти.

Последняя явка находилась в Завеличье. Надо было по мосту перейти на тот берег реки Великой и там, пройдя немного по Рижскому шоссе, свернуть в сторону. Путь не короткий. Спиридон Ильич посмотрел на спускающееся к горизонту солнце и ускорил шаг.

Когда заходил на мост, его остановили военные. Младший сержант с самозарядной винтовкой, загородив дорогу, потребовал документы. Морозов показал полученный в райкоме пропуск, и тот разрешил ему идти дальше.

— А что это собираются делать? — глянув на бойцов, спускавших под мост ящики, спросил он младшего сержанта. — Взрывать?

— Взрывать, что еще, — ответил тот грубовато и добавил с горечью в голосе: — Жмет немец. Что же, мосты ему оставлять, что ли?

Морозов пошел было дальше, но увидел, как за рекой Великой, приближаясь к мосту, по дороге змеится широким потоком серая масса солдат. «Отступают», — зашлось сердце. А людской поток, заполняя пролеты, наползал на мост, угрожая схватить и понести Морозова обратно, с собою.

Он заспешил. Поравнявшись с устало шагающим впереди колонны майором, прижался к перилам. С трудом пробирался вперед. Навстречу шли оборванные, в грязном обмундировании, перебинтованные, изнуренные переходом и боями, небритые люди. Они катили пушки, несли на плечах полуразобранные «максимы», стволы и плиты от минометов. Под поклажей гнулись спины. Усталые глаза глядели угрюмо, жестко.

У Спиридона Ильича засосало под ложечкой. На душе стало одиноко и горько. И он почему-то понял, что партизанить обязательно придется. То, что раньше было для него теоретическим предположением, сейчас показалось неизбежностью. Гитлеровцы возьмут город и пойдут дальше. Где их остановят, было для него загадкой. Опасность, которую несло фашистское нашествие и о которой так ясно было сказано в Обращении Сталина к народу, приняла для него живой, конкретный облик.

Он почти перешел мост и неожиданно остановился. «А стоит ли туда идти? — рассудил Морозов. — Прошляюсь тут, а вдруг как гитлеровцы жиманут? И до Вешкина не доберусь… Где тогда людей своих сыщу? Разбегутся, а то в леса уйдут, и останусь, как бобыль».

Так, в колебаниях, он двинулся дальше. Глаза то и дело пробегали по лицам двигающихся навстречу бойцов и командиров.

Где-то уже за мостом Морозов, сойдя с дороги, снова остановился. Мимо лошадь тянула семидесятишестимиллиметровую пушку. За ней, рассыпав строй, шли солдаты, а за ними — артиллеристы; ухватившись за лафет, они катили такую же, как впереди, пушку сами. Спиридон Ильич подумал: «Или лошадей поубивало?» — и снова направился вперед. На месте, где надо было сворачивать, он опять стал. Мимо в крайнем ряду солдатской колонны проходил рослый крепкий парень с наискось перебинтованной головой. На широких мускулистых плечах он нес станину от пулемета «максим». Станина пригибала солдата и делала его как бы сутулым. Но все равно чем-то уж очень знакомым пахнуло на Спиридона Ильича. Вглядевшись в лицо солдату, Морозов вдруг крикнул: