Борис Орлов - Судьба — солдатская

— А ты не удрал?

Саша резко повернулся к ней. Лицо его стало непроницаемым — такое оно бывало у него тогда, когда он сидел на совещаниях или разговаривал с людьми ниже себя по должности.

— Ляг, Валя, — по-хозяйски сказал он. — Что бежать-то? Ты речь товарища Сталина не знаешь… В Пскове слышно, как стреляют пушки. Того и гляди, фашисты здесь будут.. Гибель идет. Конец.

— Как… гибель?! — крикнула Валя, следя за рукой Надежды Семеновны, отмахивавшей кресты — молилась. — Где эта речь? У тебя есть она? — Забывшись, Валя сбросила с себя одеяло и, как была в рубашке, свесила с кровати ноги, встала и, перекосившись от боли, тут же села. Заплакала.

— Ты сдурела? — укладывая ее, сдержанно говорил Саша. — Нет у меня этой речи! На черта она? Речь, речь… Речью немца не остановишь. Теперь пушки нужны, самолеты, танки…

Валя не слышала его слов. Она плакала. Плакала навзрыд, представив вдруг, что действительно всему, что она любила, без чего не мыслила свою жизнь, — всему этому пришел конец. В голове ее путались слова, сказанные Сашей, со своими мыслями: она могла поверить чему угодно, но тому, что когда-либо мог наступить конец Советской власти, — этому она верить не хотела, не могла, боялась поверить, потому что, сколько помнила себя, знала, что Советская власть — народная власть, а народ — всю жизнь учили ее, и она так считала — победить нельзя и нельзя уничтожить. И к этой мысли она привыкла, как дети привыкают к родителям и носят в себе любовь к ним до конца дней… Валю начало знобить. Потом бросило в жар. Надежда Семеновна захлопотала. Принесла и положила на голову мокрое полотенце. Охала. Саша ушел за печь. Что-то пожевав там, вышел из комнаты в сени…

В беспамятстве Валя била сжатым кулачком по мягкой перине и тихо выкрикивала:

— Где эта речь?

Надежда Семеновна сходила к соседке — та была на работе в поле. Вернувшись ни с чем, обессиленная окончательно и растерянная, она встала перед красным углом, еле освещенным бледным пламенем лампадки, и, поедая глазами лики Христа и Богоматери, исступленно начала молиться. Молилась долго. Став на колени, била в поклонах лбом о крепкий выскобленный пол. Ее взгляд, окаменело застыв на образах, казалось, уносил всю ее, ограждая от зла, куда-то в другой мир, где все было просто и ясно устроено, где добродетель исцеляла страждущих и они жили тихо и отрешенно от всех сует, готовые по первому зову чьей-либо грешной души пойти ей на помощь…

Помолившись, она поднялась. Глядела на Валю, как на родную дочь. За вздохами и слезами вспоминала нелегкую свою жизнь. Когда мужа мобилизовали конники Булак-Балаховича, остался у нее на руках несмышленыш Сашка да дочка, родившаяся месяца три назад… Так и мыкалась. Одна мыкалась с ними. Все ждала, придет муж, а потом и перестала ждать… Только исступленней все отвешивала поклоны иконам да старилась вместе с ними…

Надежда Семеновна посмотрела на фотографию мужа в простенке между окнами — она знала на ней каждый штрих, каждую точку, насиженную мухами. В расшитой белой холщовой рубахе с откидным воротом, глядел он на нее немного испуганными, покорными глазами, вздернув острый обросший подбородок. Лоб, нос сильно походили на Сашины. Только глаза да губы у сына оставались ее, материнские, да сам он был такой же, как она, коренастый, широкоплечий. «Был бы ты с нами, — прошептала Надежда Семеновна горько, — может, наша Таня и выжила бы».

Валя снова начала бредить. Обессиленно что-то выкрикивала. Надежда Семеновна вдруг решила: «Надо Сашку послать за соседкой в поле», — и пошла в сени.

Сына она нашла в огороде. Он сидел на старом, полусгнившем чурбаке — остатке от давно сваленного тут ветром вяза, которому было бог знает сколько лет. Возле Саши лежал пес — дворняжка белой масти с черным пятном вокруг одного глаза. Саша тихо гладил по шее собачонку, которую еще щенком притащил в дом и назвал Трезором.

Петр долго стоял против деревни, где потерял Валю. Не заметил, как вошел в гречиху между лесом у шоссе и избами. Остановился. Подумал: «Да что я! Разве теперь найдешь ее?» Подумал и, резко повернувшись, твердым шагом направился через лес к шоссе. «Роту найти надо, а не пустым делом заниматься», — ругал он себя, поднимаясь на обочину.

Шел минут десять — двадцать по безлюдному шоссе. Солнце начинало припекать спину. Гимнастерка прилипла к лопаткам. Когда за спиной что-то затарахтело, Петр, не сбавляя шага, повернул на звук голову: за ним, пристраиваясь к нему, полз мотоцикл с коляской. В коляске, придерживая укрепленный ручной пулемет, сидел ефрейтор, а за рулем — лейтенант. «Командир связи», — догадался Петр.