Борис Орлов - Судьба — солдатская

Поднялся Акопян.

— Разрешите, — проговорил он, остановив взгляд смоляных глаз на Похлебкине, и, не дожидаясь, когда тот разрешит, сказал: — Я знал об этом случае. В субботу, когда он из самоволки шел, я дежурство нес. Вечером доложить было некому, а утром… война… забыл даже, честно говоря…

— Стыдно, младший лейтенант! Стыдно! — перебил его, выкрикивая слова, Похлебкин. — Дешевый авторитет зарабатываете. Знаете, как называется ваш поступок на военном языке? Па-ни-брат-ство! — Комбат поглядел на открывшуюся дверь, в которой остановился, заняв своим телом все пространство между косяками, пропагандист полка Стародубов, поднялся, но еще успел сказать Холмогорову: — Стройте личный состав!

Все вышли. В комнате остались комбат и пропагандист полка в звании батальонного комиссара. Не зная еще, зачем приехал Стародубов, Похлебкин подошел к нему. Изобразив на лице радость, поздоровался. Картинно разбросил руки, обнял.

— Не ждал, не ждал, — говорил он, стоя на цыпочках. — Не думал…

— Вот… послан к вам… помогать. — Стародубов вежливо высвободился из объятий майора и добавил: — Заезжал в штаб батальона. Узнал, что вы здесь, и вот… прямо к вам.

— Ну что ж! Хорошо… Рад, рад, — комбат усаживал его на табуретку возле стола.

Стародубов, улыбаясь, проговорил:

— Что ж, сядем, — и показал, чтобы Похлебкин садился на стул.

Стародубов объяснил, чем вызван его приезд в батальон. Познакомил Похлебкина с приказом по полку, где говорилось о возложении в данное время особой ответственности за моральный дух и боевое состояние подразделений на всех политработников части, а также указывалось, кто из политсостава, находившегося при штабе полка, в какие батальоны направляется.

Они долго молчали. Стародубов то и дело встречался с испытующим, настороженным взглядом Похлебкина. Вспомнилось: когда приехал в штаб батальона, разговорился с дежурившим там младшим лейтенантом. Из того, как он мнется, рассказывая, Стародубов понял, что Похлебкин крепко держит подчиненных в руках и сор из избы, как говорится, выносить не дает. На то, что идет война, это было ясно из слов младшего лейтенанта, здесь смотрят еще так себе, будто идет игра — вот разве только пойманные немцы…

Похлебкин выжидал — пусть заговорит Стародубов, выскажется.

Он понимал: приказ давал Стародубову права чуть ли не комиссара, да и звание он имел высокое, и поэтому с его мнением, как ни крути, придется, пока его, Стародубова, не отзовут в штаб полка, считаться; получается, на батальон теперь их, командиров, стало, по существу, двое, и все надо делать так, чтобы это было правильным с точки зрения обоих.

Молчание нарушил Похлебкин. Он тепло спросил:

— Как добрались? Вы как будто в отпуске были?

Стародубов сокрушенно махнул рукой:

— После как-нибудь. До этого ли?

— О чем вы? — насторожился Похлебкин. — Вам надо вид принять, почиститься. Будто в окопах были.

— Что вид! — бросил Стародубов. — Мой вид! Вот у батальона вид не совсем гожий.

— Считай как хочешь, — вдруг перешел на «ты» Похлебкин. — Прислали помогать — помогай, а критиковать легче легкого. Много в батальоне есть гожего и много негожего… Давай делать, чтобы все было гоже.

Стародубов поднялся. Прошелся по комнате. Остановился у окна. Похлебкин сидел как вкопанный. Глаза его сделались непроницаемыми — так сузились, что их прикрыли ресницы.

Дежурный по роте, распахнув дверь, доложил, что личный состав построен.

Похлебкин махнул на него рукой, и дверь закрылась.

Молчание нарушил Стародубов:

— Зачем это построили их?

Похлебкин в двух словах рассказал о Чеботареве, его проступке и заявил, что намерен посадить его на гауптвахту.

Стародубов хмурился.

— Кузьма Данилович, — заговорил он, улыбнувшись одними глазами, и отвернулся к окну, — пойми меня правильно. Я считаю, пора на дисциплинарный устав смотреть глазами человека, сознающего, что идет война, и поэтому применять его букву особенно продуманно… — Он помолчал. Спросил не оборачиваясь: — Неужели этот Чеботарев такой уж нерадивый? Ну ладно, допускаю, провинился он… Ну испытай его на чем-нибудь, проверь. Вот, кстати, вы, кажется, о семьях своих командиров еще не позаботились. Вот и пошлите его в Псков, чтобы вывез их. Я, между прочим, на полуторке сюда приехал. Ее и возьмите.

Они надолго замолчали. Стародубов подумал, что здесь, в батальоне, в сущности, живут еще мирными представлениями. А так ли надо?.. Ему вспомнилось, как, находясь в отпуске в Алупке, узнал он о начале войны.