Борис Орлов - Судьба — солдатская

Пятясь, он вышел из избы. Раздраженно сказал в сенях намеревавшемуся войти в дом бойцу:

— Обобраны до нитки, — и пошел к лесу.

К землянкам вернулись они в полдень.

А вскоре ходивший на юго-восток, к деревням возле реки Волхов, Семен приволок с бойцами мешок жмыху — случайно наткнулись, когда палками стали прощупывать через снег пол в полуразрушенном колхозном хлеве.

Батя приказал жмых разделить на три части. Одну часть распарили в ведрах. Кашицу делили — вышло не по полной кружке каждому.

После такого обеда Батя подозвал к столу Чеботарева и, расстилая карту, сказал:

— Пока погоды ждем, передо́хнуть можно… Надо использовать то, что хоть жмых пока есть, и идти.

Они склонились над картой. Чеботарев долго смотрел на проведенную красным карандашом предполагаемую линию фронта. На северо-восток до самой передовой тянулись, обтекая светло-зеленые лесные массивы, голубовато раскрашенные болота. Деревни стояли очень редко, и видно было, что впереди отряд ждет сплошное бездорожье да занесенные снегом топи. Двигаться же возле реки Волхов, где и местность поднималась, и деревни стояли почти одна на другой, понимал, да и Семен, придя со жмыхом, говорил об этом, — нельзя: там всюду немцы.

Стали подсчитывать, сколько у них теперь боеспособных бойцов, сколько лежачих больных, какое количество волокуш для них потребуется. Подсчитав все, решили к утру отсюда сниматься. Выработали план движения. Распределили между собой обязанности: Батя брал на себя заботу о больных и раненых, а за обеспечение их безопасности в пути нес ответственность Чеботарев.

После этого Батя взял с собой Семена, проводника и, пригласив Чеботарева, вышел из землянки.

Все так же метался, обжигая лицо, снег, ревел ветер, стонали, покачиваясь, деревья.

— Ну, что будем делать? — спросил Батя, вынимая из сумки карту, когда отошли от землянки в лес.

Семен простуженно сопел. Проводник притопывал, согревая ноги. Чеботарев думал, почему Батя не объявил им о решении в землянке, и догадался: «Побоялся: а вдруг начнут артачиться? Упрутся, а люди слышать будут».

— Ну, так что? — снова спросил Батя.

— Что? — отозвался наконец Семен. — Трудно сказать, что? Сидеть надо. Переждать… — И ткнул пальцем в карту. — Пойдем, а сил у нас тащиться по такой погоде… с гулькин нос. Начнется прифронтовая полоса…

— Будет про «силы»! — грубо оборвал его Батя. — Нечего себя этим расстраивать. Надо других подбадривать, а мы… себя терзаем. — И посмотрел сначала на Чеботарева, а потом на проводника: — Значит… как здесь договорились, перед утром снимаемся. Тех, кто не может идти своим ходом, попрем на волокушах. Идти будем вот так. — Он вел пальцем по карте. — Деревню обойдем. За ней вскоре торфоразработки. Там должны быть какие-нибудь строения, сараи или еще что в этом роде…

Батя поставил задачу на весь остаток пути к фронту. Говорил и напирал на «так». Петр слушал и никак не мог дождаться, когда он кончит. «Полушубок бы надо было накинуть», — думал он, когда зубы начали постукивать, вторя будто очередному Батиному: «Так, сделаешь вот тут…» А план сводился к следующему: у Семена забирали часть людей, чтобы тянуть волокуши, и он должен был с оставшимися бойцами обеспечивать и охранение отряда, и вести разведку впереди лежащего пути, и стремиться, наконец, доставать продукты. Вот и весь план, как его представил Чеботарев на морозе, под вой ветра.

Кто хоть раз в жизни шел по пескам — сыпучим, убегающим из-под подошвы, тот поймет, что значит идти зимой по лесному бездорожью, пробивать двигающимся за тобой людям путь в глубоком снегу. Ноги отказываются идти. Хочется остановиться и, махнув на все рукой, стоять так, пока не вымерзнет в тебе последнее тепло. Но идти надо. И люди идут, хотя с каждым километром, оставленным за собой, им становится все труднее переставлять ноги.

Так продвигался и отряд Бати.

Истощенные голодом, уставшие сопротивляться морозам и метели, которая по-прежнему не стихала, бойцы выбивались из последних сил. Даже Батя, который так умело держался всю дорогу, в чем-то начал сдавать. Утром, когда сделали привал, чтобы переждать день, он после короткого сна вышел из сарая торфоразработчиков и не стал натираться снегом — первый раз изменил укоренившейся за время похода привычке. Вместо этого он медленно поворочал головой и прислушался. Петр сразу понял, что́ он слушает — фронт. Подойдя к нему, Чеботарев спросил:

— Слышно?