Борис Орлов - Судьба — солдатская

В дверях показался Зоммер. Уловивший, видно, ее последние слова, он нехорошо улыбался. Сказал, обращаясь к парню:

— Мою судьбу решаете? Вы о себе подумайте! — И к Соне: — А ты не бойся, не задержусь. Вечером действительно уйду… ночью, может. Как-то надо пробираться к своим.

— Ты не кипятись, — ответил ему вместо Сони Еремей Осипович. — Куда ты пойдешь один? Фашисты кругом. Схватят — прикончат на месте, а то вон в лагерь… говорят, в Крестах он уже есть. — И замолчал, о чем-то задумавшись.

Зоммер обиженно посмотрел на парня и ушел в комнату.

Соня и Еремей Осипович снова зашептались.

Выслушав Еремея Осиповича, Соня проговорила:

— Но как же он здесь бороться будет? Как он к фашистам устроится? Если бы еще был гражданский, с паспортом, а то у него же красноармейская книжка… Схватят и…

— Вот и пусть хватают… — улыбнулся, чуть сощурив глаза, Еремей Осипович и сказал: — То, что у него книжка, может, и лучше. Ему надо самому к ним прийти. Пусть объяснит: так, мол, и так, немец, мол, всю жизнь ненавидел большевиков, сознательно остался, хочу служить Гитлеру и своей великой арийской расе… Понятно? А попадет туда, первое время надо притихнуть — в доверие по-настоящему войти. А чтобы к ним попасть и в доверие войти — тут надо идти на все, и на вранье… На Зоммера они клюнут: им люди позарез нужны, а кому верить в первую очередь, как не собрату по крови. — И помолчав: — Ну… в общем-то, дело его. Только пойми, Соня, борьба — это всегда риск, всегда как на острие бритвы.

Еремей Осипович встал, пристально поглядел Соне в глаза, будто испытывал ее на стойкость. Не сказав ничего больше, подал руку и ушел.

Соня мучительно решала, что посоветовать Федору. Знала: что ему скажет, так он и поступит, — а это значило решить его судьбу. И Соня выбрала… Войдя в комнату, села рядом с ним на кушетку — мать уже починила ее. Прижалась к нему. Будто размышляя, говорила, что уходить к фронту, наверное, не надо — это действительно рискованно сейчас, — что лучше прикинуться у гитлеровцев своим и, поступив к ним на работу, служить у них нашим.

— Ведь кто-то же остался в городе и борется?!

Зоммер впился глазами в ее бегающие зрачки. Выдавил:

— Непонятно и обидно: если вы и есть те борющиеся, то нечего… Ты же меня знаешь!

Зоммера душила обида. Казалось, что находится он в каком-то ложном положении: ему и хотят доверить что-то серьезное, и боятся это сделать. А почему? И в памяти вдруг всплыла встреча в последний день на УРе с Чеботаревым. Привалившись к стенке окопа, Петр поглядывал по сторонам и шептал: «Не хотел говорить, да надо тебе знать об этом: Сутин на тебя Вавилкину ябедничает, в неблагонадежности обвиняет. Сам у Вавилкина бумажку видел, Сутиным написана». Рассказал о встрече со старшим оперуполномоченным — видно, хотел успокоить Федора, потому что тот стоял от обиды чуть не плача.

Лицо Зоммера сделалось суровым. Отстранившись от Сони, он думал о том, как его встретят в полку теперь, когда он явится из-за линии фронта. Что станет говорить о нем Сутин? Как поведет себя Вавилкин? Поверят ли там ему с е й ч а с? И если не поверят, то что его будет ожидать?

Лоб Зоммера покрылся испариной. Он неторопливо провел по нему ладонями, посмотрел на плотно сжатые Сонины губы и подумал: «Какого черта мне рваться к фронту, лезть на глаза этим сутиным? Бороться с гитлеровцами можно и здесь».

Соня сидела все так же неподвижно. Зоммер понял, что ей не легче, чем ему. Старался угадать ее мысли. Вспомнил, что́ сказала ему она о Еремее Осиповиче в первый раз, когда потребовала ничего у нее об этом человеке больше не спрашивать. И Зоммера вдруг осенило: «Конечно, они и есть эти — борющиеся!» И решение пришло само собой.

— Вот что, — проговорил он твердо. — Я остаюсь здесь. Пусть будет что будет: пойду в эту самую комендатуру, а там… Если все хорошо получится и примут меня, не растерзают сразу же… я тогда покажу гитлеровцам! Самое сердце рвать им стану. — Он на минуту смолк. Налившиеся гневом глаза его, казалось, уже видели, как происходит это сведение счетов с гитлеровцами. — У меня выбор небольшой, — посмотрев на Соню, Зоммер невесело усмехнулся, — по русской сказке: налево пойдешь — в пасть попадешь, направо пойдешь — на беду набредешь, прямо пойдешь — там тоже горе ждет. Вот какой у меня выбор. Счастье мое в одном: где бы ни оказался, везде оставаться солдатом своего Отечества. Дело не в том, конечно, где драться с фашистами, важно — драться, и результативно. А раз так… может, ты и права: незачем тащиться куда-то за тридевять земель, чтобы бить эту погань.