Андрей Арев - Мотя

— Мы забрали у них сердце, — она кивнула на павликов, — что–то нужно оставить взамен. Я останусь. А вы расскажете потом, чем все кончилось.

Она заплакала и обняла друзей.

Теперь, после возвращения из могил, ни Моте, ни Коке больше не было нужно спать, но иногда они просто впадали в полузабытье, погруженные в свои мысли и воспоминания, перебирая их, словно зерна четок.

Мотя пришла в себя в автобусе от того, что он остановился — в окно было видно мрачное и серое здание, и часть надписи славянской вязью — ОЛЬСК. Что это — Тобольск? Мотя отодвинула штору — герб, обычно соединяющий в себе чум, снежинку и нефтяную вышку, и надпись — ЮДОЛЬСК.

— Стоянки нет, — выдыхает водитель, — проверка документов.

Мрачное здание оказалось контрольно–пропускным пунктом. Перед опущенным шлагбаумом стоял часовой в тулупе, рядом из будки, слабо звякая цепью, высовывала нос собака — выходить на ветер ей не хотелось. Из окна КПП доносился очередной гимн нефтяников:

— Алло! милый! Как ты там?

— Зая, работаю не вынимая!

Вдалеке, над лесом, виднелись циклопические бетонные тумбы с гигантскими сооружениями толстого стекла, за которым поблескивал металл.

— Что это? — спросила Мотя.

— Это Надпись, ну как же ты не знаешь?

— Надпись?

— Ну да, на географии рассказывали же. Не помнишь?

— Я болела тогда, наверно.

— Никите Сергеевичу Хрущеву как–то пришло нигерийское письмо, бумажное еще. На ломаном русском языке, подписанное какой–то Celine Angel Agabe. И там, в этом письме, была одна фраза, которая так его умилила, что он решил ее увековечить. И не просто отлить в бронзе, а сделать светящуюся надпись через весь СССР. Ему потом объяснили, что такое нигерийские письма, но было поздно. Началась отливка большущих ламп с большущими вольфрамовыми нитями. Надпись решили сделать от Перми до Благовещенска, шрифтом Calibri, двенадцатым кеглем. Сначала жирным шрифтом хотели, даже под это дело вольфрам в Казахстане нашли, и сразу же там целиной занялись. Потом побоялись, что мощностей не хватит, потому что вольфрам самый тугоплавкий, и решили просто курсив оставить. В шестьдесят третьем специально, чтобы Надпись обеспечить электроэнергией, стали Саяно—Шушенскую ГЭС строить. Китайцы тоже решили поучаствовать, но халтурили, ставили лампы Гёбеля с бамбуковой нитью вместо нормальных, вольфрамовых, и каолиновые. Потом строительство прекратилось, потому что Хрущев всех со своей Надписью достал, и его сняли за волюнтаризм, а в шестьдесят девятом случился Даманский, и китайцы тоже перестали строить.

При Брежневе наши сферу влияния в Африке начали расширять, и про Надпись снова вспомнили. Да и текст ему тоже понравился. В восемьдесят пятом частично запустили Саяно—Шушенскую, и Надпись ненадолго включили, чтобы проверить недоработки. Потом перестройка, и окончательно ГЭС построили только в 2000, к миллениуму. Надпись удалось полностью включить только в 2009, помнишь, тогда еще авария на ГЭС была? Космонавты успели посмотреть, говорят, красиво…

— И что там написано?

— «И помните расстояние или совместное хмуриться ничего не имеет значения, но любовь вопросы выделить в жизни».

— Не по–русски как–то…

— Нигерийское письмо, что ты хочешь.

Со смешанного татарского–русского эту фразу можно перевести как «В мечети не должно быть ничего русского»

Бер курешу узе бер гомер — татарская поговорка, которую можно перевести как «такая встреча достойна целой жизни»; отталкиваясь от слова «гомер», Фарид перескакивает на строчку из стихотворения Мандельштама

Григорий Семенович Календаров — окончил гимназию в 1919 году, работал мастеровым, одновременно учился на историческом и филологическом факультетах Среднеазиатского университета, затем перевелся на социально–экономический факультет и, в конце концов, оказался на медицинском факультете.

Кроме этого, служил в продотрядах, участвовал в военном походе на Бухару. По личной рекомендации Фрунзе перевелся в Военно–медицинскую академию Петрограда.

После академии демобилизовался по состоянию здоровья и был избран членом Президиума Бухарского исполкома, а затем членом ЦИК Узбекистана. Одновременно проходил интернатуру на медицинском факультете и экстерном закончил физико–математический факультет.

Был зачислен ассистентом, а затем исполняющим обязанности ученого секретаря в Отдел экспериментальной биологии при Институте экспериментальной медицины (ВИЭМ), где занялся исследованием УКВ с целью создания нового оружия, погружающего врагов в сон или вызывающего состояние острого умопомешательства.