— пели они, дурачась.
— Трусики уже не отстираешь, — сказала Мотя, — да они нам и не нужны, выбросим. А вот галстуки — галстуки нужны.
— Смирнов, давай свои вещики, стирать будем! — крикнула Нюра, — только будь добр, в плед, что ли завернись, а у тебя пятно такое синюшное на животе, и дырочки, меня мутит что–то…
Кока посмотрел сквозь дым на голых девчонок в пионерских галстуках и сказал: — Вы самые красивые мертвые пионерки в мире. Красивее, чем Саманта Смит.
Утром Мотя вошла в комнату и увидела Нюру, которая сидела на столе и болтала ногами, мурлыча под нос: Стать бы после смерти ивою, и шептать среди лугов…
Рядом с ней лежали два револьвера, как уютно свернувшиеся детеныши Чужих, и цинк патронов. Один из патронов Нюра держала в руке, и что–то делала с ним алмазным надфилем.
— Вот, пульки модернизирую, — улыбнулась Нюра, — сначала на каждой писала надфилем «прости», теперь просто крестик делаю, слово очень долго писать. Я на летней практике, на заводе, вообще свистящие пули делала, они у меня «Марсельезу» в воздухе пели, так красиво… но там станки все нужные были.
— Кого ты собралась убивать? — спросила Мотя.
— Павликов, конечно же. Они нас убили, мы — их. Всё честно. Устроим им холат. Помнишь, как у Чуковского:
«Мой мальчик, мой пай, попал под трамвай,
И душу порезал о рельс…»
«Успокойся, Арджуна, послушай -
мы пошьем ему новую душу!»,
— и мы, правда, пошьем им новые, более вместительные души, нынешние у них мелковаты — сказала Нюра, и вытащила из цинка очередной патрон.
— Холат, так холат. Ты будешь стрелять? — удивилась Мотя, зная, что никаких особенных достижений в стрельбе у Нюры не было, а у нее, Моти, был значок «Ворошиловский стрелок ворошиловского стрелка», и она всегда на отлично выполняла СУУС ВВ, с первых выстрелов укладывая поясную на заборе, ростовую и «бегушки».
— Не–ет, — снова улыбнулась Нюра, — стрелять у нас будешь ты, как майор Лариса Ивановна Крофт, с двух рук. Как ефрейтор Молдагулова и часовой Калимулин [6]в одном флаконе. А я буду Невада–тян, мне Кока вон какие мачете соорудил.
Нюра показала две большущие, сантиметров 50 в длину, ложки для обуви, с кольцами на ручке. Эти сработанные из нержавейки ложки Кока сделал плоскими, заточил с двух сторон, а рукояти обмотал черной матерчатой изолентой — Нюра продела в кольца мизинцы, и виртуозно покрутила ложки как керамбиты, меняя хват с прямого на обратный: «Сайок Кали».
— Где ты взяла револьверы? — спросила Мотя у подруги.
— «Откуда–то во сне взялись револьверы», — ответила Нюра цитатой. — Со скрапа [7]притащила, их там много, на переплавку привезли. А в каком–то цеху даже в асфальт закатали, вместо щебенки. Это Mauser ZigZag, видишь? Прямо удивляюсь, откуда их там столько. Хорошие машинки.
— Неплохие. Хотя я бы предпочла РШ-12, — улыбнулась Мотя.
— Я тебе перед смертью письмо пневмопочтой отправил, Мотя, — сказал Кока, который сидел в углу комнаты, и затачивал напильником большой пожарный багор — выкрашенный красным, багор явно раньше висел на одном из щитов вместе с таким же красным топором и смешными коническими ведрами.
— Письмо…, — Мотя задумалась, вспоминая.
— Да ладно, не тужься, — засмеялась Нюра, — там Кока писал о том, что ему рассказал Ятыргин. А Ятыргин ему рассказал, что для получения стального сердца нужна шихта — это такая смесь материалов, которая загружается в мартеновскую печь. Полученную сталь мы выльем в изложницу, которой и будет графитовое сердце Веры Мухиной.
— Ага, — кивнула Мотя, — и что же будет шихтой?
— Павлики. Вернее, их трупы. Ну, и еще кое–что, — ответил Кока.
— Что ж, понятно. Когда выдвигаемся?
— А прямо сейчас, что тянуть, — Нюра протянула Моте револьверы и рюкзак с патронами. — Идем?
— Идем, — согласились Мотя и Кока.
На почти пустом трамвае две странных девочки с рюкзачками за спиной и разноглазым котенком на руках и мальчик с пожарным багром пересекли реку Урал, уверенно промаршировали мимо охранницы на проходной, быстрым шагом миновали крытые переходы, просочились сквозь ворота цеха и остановились перед последней дверью.
— Разворачивайтесь в марше!
Хватит шептать: God bless them.
Тише, пасторы!
Ваше
Слово,
товарищ Ван Хельсинг,
— шептала Нюра.
— Начали? — спросила Мотя.
— Девочки, а посчитаться? — поправил очки Кока.
— Смирнов, ты все же удивительный начетчик и талмудист, — прошипела Нюра, — ты еще Бардо Смерти им прочти.
Читать дальше