Сьон Сигурдссон - Скугга-Бальдур

Человек упорно боролся с назойливо пробивавшейся на лицо зевотой, как вдруг прямо перед собой заметил какое-то движение. На фоне ночи его глазам предстали очертания лисы: она вытанцовывала на задних лапах, извиваясь, словно угорь в воде, и, казалось, парила над землей.

А где-то в ночи, скрытая темнотой, тявкала еще одна, уже четвертая по счету: «Аггаг-гагг!»

Человек попытался взять себя в руки. В этих краях полярные бурые лисы были такой редкостью, что о каждой увиденной по всей округе ходила молва. Скорее всего, та чернющая, та осторожная, та, что отплясывала, и та, что тявкала в ночи — все это была одна и та же лисица. Другого и быть не могло!

— Это одна и та же лиса, одна и та же лиса, это одна и та же лиса, одна и та же лиса, это одна и та же лиса, одна и та же лиса…

Как заведенный, он повторял это снова и снова, словно рвущийся из кошмарного сна распираемый беззвучным воплем человек. Наконец ему полегчало, из глаз перестали литься слезы, и он увидел, что самка была все там же, на прежнем месте, и что сам он тоже не сдвинулся с места.

Пошел снег.

И все падал и падал…

Удивительно, как полярные бурые лисы порой походят на камни. Бывает, приляжет зимой такая чертовка у какого валуна, и невозможно отличить, где там зверь, а где камень. Да уж, эти куда хитрее, чем белошерстые, что вечно или тень отбрасывают, или желтеют на белом снегу.

И вот затаилась полярная бурая самка, крепко прижавшись к своему камешку и давая поземке припорошить себя с подветренной стороны. Она развернулась к ветру задком, свернулась колечком, уткнула нос под бедро и призакрыла глаза так, что между веками едва-едва угадываются зрачки. Таким манером наблюдает она за человеком, что не сдвинулся с места с той самой минуты, как улегся под снежным наносом здесь, высоко в горах Аусхеймар, — уже почти восемнадцать часов назад. Его так замело снегом, что теперь он смахивает на простой обломок старых развалин. И зверьку нужно постараться не забыть, что человек этот — охотник.

Лиса закрывает свои серые глаза, а когда она их снова открывает — человека уже нет.

Лиса поднимает голову…

Вот тут-то сьера [1] Титул священника в Исландии. (Здесь и далее — прим. перев.) Бальдур Скуггасон и нажимает на курок.

Мир приоткрыл глаз — тот, что позрячей.

Клекчет куропатка, под ледовой глазурью журчат ручейки, грезя о весне, когда, разбухнув, превратятся они в бурные потоки, сокрушающие на своем пути все построенное человеком.

Над разбросанными по горному склону снежными бугорками кудрявятся дымки — это людские жилища. Все здесь одинаково голубое, за исключением искрящихся белизной горных вершин.

В Долине зима…

— Эй, я пришел забрать тут… гром с подойником… нет, слышь, давай мне кров с коровником… нее… э-э-эт-то… корм с помойником…

На подворье прилепившегося на горном склоне хуторка Брехка стоит оседланная лошадь, а эту околесицу бормочет себе под нос ее наездник — крупный мужичина лет сорока на вид. Его нестриженно наползающую на рот и заледеневшим водопадом свисающую на грудь рыжую бороду уже тронула седина, но, тем не менее, на него накутано одежек, как на ребенка, снаряженного провести целый день в сугробе. Высоко подтянутые штаны врезались в пах, кожух слишком велик или слишком мал — с какой стороны посмотреть, тесемки вязаной шапки так туго затянуты под подбородком, что ясно: не сам он их завязывал, а на каждую руку натянуто по три рукавицы, отчего он с трудом удерживает поводья своей мохнатой лошаденки — кобылки Розы.

Она усердно грызет удила; это ее ноги донесли их обоих сюда. Выглянув с хуторского подворья, можно увидеть следы копыт, что тянутся сюда от хутора Дальботн, от самых дверей дома священника: сначала по лугу, затем по берегу речки и через болотистую низину, а дальше — вверх по горному склону к тому месту, где и стоит она сейчас, ожидая избавления от своей ноши.

И всадник, наконец, сползает с седла. Теперь видно, как он сложен: коротконогий, широкоплечий, с большим выдающимся животом и с неестественно длинной шеей. Левая рука заметно короче правой. Он притопывает ногами, охлопывает себя руками, трясет головой и фыркает, как лошадь. Кобылка Роза поводит ушами.

— Горб с половником? Может так? — и мужчина своей короткой рукой смахивает с наружной двери снег.

Он стучится здоровой рукой и чувствует, как к кулаку приливает кровь. На улице холодно. Может, его впустят в дом?