Сьон Сигурдссон: Скугга-Бальдур

Рядом с человеком пронеслась куропатка — ее тащило ветром. За ней проследовал сокол, летел высоко, уверенно и ровно взмахивая крыльями.

Отвернувшись от налетающих порывов, человек поплотнее укутал шарфом шею и, чтобы сумка получше прилегла к бедру, трижды обмотал ее лямку вокруг правой руки.

Теперь он был готов к буре.

Он продирался сквозь кромешную мглу.

Сначала у него под ногами были голые камни, и идти было легко, но вскоре камни сменил снег, и двигаться стало намного труднее.

Человеку ничего не оставалось, кроме как довериться прежнему внутреннему подсказчику: «Лисица может по-детски испугаться непогоды. Она зароется в сугроб или втиснется в какую-нибудь расщелину, заползет туда, где потеплее, и будет там лежать, пока буря не стихнет».

Теперь было самое время подобраться к лисице поближе. Человек, пядь за пядью, проталкивался вперед.

Когда ему показалось, что лиса была уже где-то совсем рядом, снег под ногами вдруг стал гораздо глубже. Теперь он доходил ему до самого паха, а еще через пару шагов человек застрял окончательно.

Он был не в силах двинуться ни вперед, ни назад, и совершенно ничего не видел.

Метель обступила его со всех сторон, сверху, снизу…

День клонился к вечеру, а буря все крепчала. Холод забрался под одежду, хоть та и была добротной. Человек так замерз, что стал дрожать — себе для согрева.

Рассудив, что будет лучше, если его всего целиком занесет снегом, он стал осторожно покачиваться из стороны в сторону, помогая пурге выстроить вокруг него непродуваемую снежную скорлупу.

Он был среднего роста, кряжист и толстоват в груди. Лицо скроено грубо, лоб не особо высокий, однако широкий — он-то и придавал лицу характер. Из-под тяжелых сросшихся бровей выглядывали глубоко посаженные маленькие глаза цвета стали, над верхней губой торчал большой мясистый нос. Какими были его щеки и подбородок, угадать было трудно из-за густо покрывавшей их темно-рыжей с проседью бороды, доходившей ему до самой груди. Волосы были землистого цвета, их тоже уже кое-где посеребрила седина. На левой ноздре виднелась крупная выпуклая родинка.

Да, таким был застрявший в сугробе человек.

Ночь была холодная и особенно долгая.

Но вот наконец человек разломал окружавшую его снежную корку. И возблагодарил Ветер и матушку Порошу за то укрытие, которое они соорудили для него на этом живописнейшем клочке земли: с того места, где он сидел в сугробе, взгляд далеко простирался поверх безбрежных, искрящихся белым инеем пустынь.

Он принялся щипать себя и тискать, втирая в мышцы рук тепло, а покончив с тем, надел рукавицы и, оперевшись руками о наст, поднялся со своего снежного трона.

Что и говорить — он был счастливчик!

Закинув на плечо ружье и сумку, человек, не останавливаясь, прошагал до плоских скал Лоуваклёп — останков ледниковой эры. Они залегали высоко в горах, и там почти никогда не бывало снега.

Поднявшись на одну из них, человек снял с себя пожитки, варежки, кожаные башмаки, вязаные носки и разложил все это рядом для просушки. А потом (черт его подери!) он снял с себя все до последней нитки и сидел там в чем мать родила — в одной только коже!

Вот он, сын Земли, дочери Солнцевой.

В животе заурчало, и человек вспомнил, что голоден. Перед самым выходом на охоту он под завязку наелся вареной рыбы, но с тех пор у него во рту не побывало и крошки, а ведь прошло уже не меньше двадцати часов.

Правда, время от времени он все же подкреплялся льдинками, однако ледяная пища эта была однообразной и неосновательной.

И он открыл свою сумку: в ладонь толщиной бараньи бочки, сушеная тресковая голова, добротно смазанные кислющим, как уксус, овечьим маслом и увенчанные шматками бараньего рулета ржаные лепешки, вымоченная в молочной сыворотке кровяная колбаса, вяленая рыба, густая овсяная каша со скиром и кусочек коричневого сахара.

Да, все это умещалось в его охотничьей сумке.

Солнце согревает раздетое мужское тело, а вокруг, робко потрескивая, тает снег — певчая птица этого дня.

В полдень здесь еще по-горному светло, и воздух — весь в пятнах ясного неба. Человеку припомнились бесчисленные чудесные мгновения, проведенные им в горах с малолетства: ничто не могло сравниться с красотой тех дней, кроме разве что новой люстры в Дальботненской церкви…

Стоп! Что это? Человек бросился наземь. Что там за тень такая? Камень?

Человек схватил подзорную трубу, но ничего не увидел — запотело стекло. Он протер его рукавом. И что, неужели не померещилось? Ну вот — исчезло! Нет, опять появилось! Лисья голова!