Вадим Шарапов - Доля ангелов

- Уважила старика, Лиза, - улыбнулся Савва Степанович. - Спасибо. Ну, пусть еще полежит, помирать нам и без него рановато.

...Расходились далеко за полночь третьего дня. Уже уползли к себе в море помятые Глубоководные; тяжело топая волосатыми ногами, ушел Вендиго, культурно забрав с собой обглоданные кости. Уплыл сонный Садко. Наверное, ушел и ниндзя Хаттори Хандзо, хотя этого вообще никто не видел. Осталось только причудливо сложенное из трех салфеток оригами, которое, когда Серега Бронников его тронул пальцем, звонко бахнуло, обсыпав всех конветти в форме сюрикенов. Влад попрощался перед самым третьим рассветом, поправил все такой же безукоризненно белый смокинг и завертелся вихрем. Только привидение Элизабет неподвижно висело в воздухе на веранде, глядя, как над морем встает солнце.

- Савва Степанович, а можно... я тут еще побуду?

- Да сколько хочешь, Лизонька. На здоровье. А я еще приму стакан - и на боковую. Хорошо погудели.

Дом затих.

Нет, зря дядько Петро приволок на свадьбу племяша Кольки литровую бутыль текилы.

Совершенно зря.

Поначалу, за обилием закусок на длинном столе совхозной столовой (было там много чего, жители Федотовки скупыми отродясь не были), длинную бутыль желтого стекла никто и не углядел. Даже дед Василий, на что уж острый нюх имевший ко всякого рода зелью, и тот сосредоточил внимание на четверти самогона и внимание это не ослаблял, пока на первом куплете «Как на вольный ерик...» не сполз тихо под лавку.

А бутыль стояла, сияла матово, манила к себе.

Первым заметил ее Степка Андрощук, баянист и душа компании. Выпучил глаза изумленно и хватанул бутыль со стола.

- А што это у нас тут?

- Не трожь! - сердито сказал дядько Петро, и легко вынул посудину из цепкой Степкиной ладони. Кузнец, понимаешь, в лапище подкову сомнет. Степка только охнул и стал дуть на пальцы.

- Не трожь! - еще раз повторил дядько и для убедительности легко пристукнул по столу кулаком. Треснула столешница, подпрыгнуло на скатерти здоровенное блюдо с пельменями. Никто бутылку и не трогал, все уважительно покашляли, и только неугомонный баянист по складам прочитал витую надпись:

- Те-ки-ла. Ме-хи-ко. О как!

- Энто што ж такое, Петро? - продребезжал в тишине голос кума, Марковича. - Водка што ль?

- Сам ты... - обиделся кузнец, багровея шеей в тесном воротничке сорочки. Его жена, тетка Маша, которая еле доставала супругу макушкой до подмышки, зашептала соседкам тревожно:

- Ну, девки, все, кажись. Мой-то... вразнос пошел, не остановить.

- Тихо... - буркнул на нее дядько Петро. - Никуда я еще не пошел, Маня. А это - не водка, кум, а продукт, понимаешь. Зарубежной мысли. И делают ее в Южной Америке на натуральном кактусовом сырье.

- Кактусовом! - ахнуло несколько голосов. Вся столовая враз зашумела.

- Это што ж, прямо так вот из этих, с колючками?

- Ишь ты, голь на выдумки хитра!

- И как они только додумались?

- А чево? Вон, сват мой, царствие ему небесное, из всего самогон гнал...

- Эк, замахнул! То самогон, а то - те-ки-ла!

- Дак ведь горькие они! - вдруг подал голос из-под стола протрезвевший отчего-то дед Василий. Все озадаченно стихли, и посреди образовавшейся тишины повисло запоздалое:

- Да брешет он, поди...

- Это кто сказал? - дядько Петро тряхнул плечами, так что тетка Маша, вцепившаяся в него, упала, как перезрелая груша, и стал подниматься с табурета. - Это кто там такое произнес?

Взгляд его маленьких, как у кабана, глазок, был направлен точно в переносицу заезжему учителю, которого все звали «Жердя» за высокий рост и худобу. Увидев, как вокруг образовалась зловещая пустота, Жердя сглотнул, побледнел и прошептал сипло:

- Помогите...

Помолчал и почему-то добавил:

- Православные...

- Бога нет! - издевательски сказал Степка Андрощук и ойкнул, схлопотавши затрещину от Марковича.

- Как же нет, - наставительно сказал тот, - когда я третьего дня в лесу на карьерах его видел? Ён грибочки собирал, вместе с Богородицей. Увидели меня, улыбнулись этак ласково-ласково и спрашивают: «Што, мол, Маркович, гуляешь? А мы тут по маслята вышли»...

- Тьфу! - махнул рукой кузнец, невольно прислушавшийся к трепотне кума. - Скажешь тоже - «на карьерах»!

Он одним глотком выпил до дна стакан водки (все одобрительно крякнули), захрустел ее огурчиком, сел и решительно, забыв уже про бедолагу-учителя, который, лицом с известкой схожий, так и замер у стены - скрутил пробку с текилы. Быстро разлил по стаканам - себе, Марковичу, отцам невесты и жениха. Уже потянулся к своему граненому, да вдруг замер.