Вадим Шарапов - Доля ангелов

Двери адских филиалов (все как одна черные, из тяжелой проклепанной стали) не открывались ровно 666 дней. Потом разом распахнулись, и оттуда...

Нет, воинство Абаддона, саранча и прочие всадники на бледных конях оттуда тоже не хлынули потоком, и даже поодиночке никто не появился. За каждой дверью оказался небольшой респектабельный офис. Кондиционер, кожаные кресла, мебель из черного дерева, на стене чей-то портрет, нераспознаваемый человеческим зрением. Опасливые смельчаки, рискнувшие переступить порог, сопровождаемые оханьем, шепотками бабушек и злым шипением, быстро вернулись. Живые, здоровые и с недоуменным выражением на лицах, прижимая к груди ворох красиво отпечатанных проспектов и рекламных брошюр.

В аду была острая нехватка туристов и рабочей силы. Требовались плотники, слесари-сантехники, плиточники и бетонщики. Отдельно приглашались нефтяники на работу вахтовым методом. Почему в преисподней не могли использовать уже существующие и накопившиеся за века ресурсы - никто особо не интересовался. Главное, что зарплату обещали хорошую.

Потом открыли и турбюро. «АдТур Сервис». Незабываемые отпуска, круизы по красивейшим местам потусторонней географии, туры выходного дня, сафари и все такое прочее. Мужики с нашего двора, которые побывали и вернулись, красочно расписывали классную рыбалку и охоту.

- На седьмом круге с гончими псами - вообще ништяк! - размахивал руками Вовка Кузнецов, у которого дома была целая коллекция охотничьих ружей. - Загоняют здорово, только успевай выцеливать!

- А мне больше рыбалочка на девятом нравится, - негромко, но упрямо возражал Сан Саныч Зябликов, капитан дальнего плаванья в отставке. - Там озерко такое ледяное, ну где еще Бриарей сторожит. Возьмешь ледобур, насверлишь лунок... Лучше всего рядом с Брутом сверлить, ну или с этим... Кассием. Они там вниз головой изо льда торчат. По первости, конечно, вид жутковатый, а потом ничего, как первая рыбина потянет, так и думать обо всем забываешь!

- Это вы просто с кентаврами не охотились, - отмахивался Санька Самойлов, - гончие отдыхают и нервно курят! Кентавры влет бьют, навскидку, ни разу ни один не промазал.

- Где это? - удивился Кузнецов.

- Да там же, на седьмом круге, рядом с кровавой рекой, вечно кипящей. Флегетон, или как она там, - пожал плечами Самойлов.

- А. Точно, Флегетон. Не, мне там жарко слишком, я жару не люблю, даже в Турцию ни разу с женой не поехал. Вот в Лесу Самоубийц, с гончими или с гарпиями - самое то. Весело!

Мы с Петровичем, слушая все это, хмыкали, переглядываясь, курили и помалкивали. Меня на экзотику никогда особо не тянуло, а мой сосед сроду не был ни рыбаком, ни охотником. Вот грибником был, да, мог целыми днями пропадать в лесу с ведерком и ножом.

- А с грибами там как? - спросил Петрович однажды, когда Зябликов с Кузнецовым снова сцепились в споре.

- С грибами...? - недоуменно протянул Сан Саныч, которого прервали прямо в середине пламенного монолога про рыбалку. - С грибами... Ну, даже не знаю. С грибами... Разве что в Лимбе, но я там не был. Фотки видел, лес там есть, только в тумане весь.

- Ладно, - подытожил Петрович, - чего мне, здесь грибов не хватает, что ли?

Соседа не было дней десять. Его жена, Мария Самуиловна, обычно тетка весьма сварливая, от которой я держался подальше, так извелась, что даже как-то стихла, ощутимо усохла, меньше ругалась на всяких «охламонов, которые мусюрют и мусорют в подъезде», и даже один раз затащила меня на чашку чая, чтобы пожаловаться на мужа, которого «черти там, что ли, в котел посадили?» Ругалась она бодро, но видно было, что Самуиловне совсем не по себе.

А потом Петрович вернулся.

Случилось это ровно в полночь, и сигналом к явлению Петровича стал громкий хриплый мат на весь притихший двор. Живу я на первом этаже, и совсем недавно под моими окнами вывалили целый самосвал жирной, перемешанной с торфом земли - для клумбы, наверно. Туда-то и угодил сосед, сверзившись из внезапно появившейся в воздухе дыры, откуда зловеще пахнуло серой и потянуло клубами дыма. Вечером прошел дождь, и поэтому Петрович, поднявшийся из цепких объятий земляной кучи, напоминал статую Ленина в нашем городском парке. Вождя, нежно любимого всеми окрестными голубями и галками, регулярно красили, освежая серый цвет. А поскольку сдирать старые слои краски всем было лень, за полвека учитель пролетариата превратился в какого-то инопланетянина с бесформенным шаром вместо головы.

Вырвавшееся из будущей клумбы чудище выглядело не лучше. Потом в облепившей голову Петровича грязи открылось отверстие, и вот оттуда-то и понеслись виртуозные полуночные матюги. В доме начали зажигаться окна, хлопнула дверь подъезда, и голос Самуиловны вплелся в завывания мужа.