Вадим Шарапов - Доля ангелов

- Сперли, значит, - вежливо-равнодушно кивнул головой русский полицейский, принимавший заявление о краже. - Так. Что там в списке? Шуба... искусственный мех. Хм. Это ясно, и это тоже... Ноутбук «Сони»... А здесь что? Так-так. «Преступление и наказание». Это книга?

- Да, да, - покивал Филипп Айноа. - Достоеффский.

- Понятно. Загадочную славянскую душу изучали. Бритва электрическая... Так. Не беспокойтесь, мистер... э-э.... мистер. Найдем. Но не сразу, конечно.

Алькальде не понял слова «spiorli», но снова хмуро кивнул и подписал заявление.

Вот так и случилось, что в Дальнередькинск новый начальник местного отделения Интерпола приехал в тонком пальто.

Дальнередькинск привлек внимание международной полиции только одной, но незаурядной особенностью.

Именно в этом тихом и мало кому известном сибирском городке спокойно доживала свои дни Мария Долорес Бласка Принсипиа - мама первой жены, а точнее уже вдовы племянника известного колумбийского наркобарона Паоло Содобара (по прозвищу Эль Гордо или «Толстяк», что, впрочем, совершенно неважно, потому что для нашего рассказа наркобарон не имеет никакого значения). Сам племянник уже лет десять как преставился не вполне законным образом, а длинная и извилистая история, которая привела почтенную маму его жены в сибирский город, еще ждет своего мемуариста.

Первая жена племянника... и так далее - давным-давно вышла замуж в четвертый раз, жила в Германии и регулярно посылала Марии Долорес денежные переводы, каждый раз при этом утирая слезу, щедро разбавленную дорогой тушью. Сама же почтенная матрона, она же тетя Маша, Мария Дмитриевна или (для учеников старших классов дальнередькинской школы №1) «Марьдмитна», учила детей английскому и копалась в огороде. Не подозревая, что на нее нацелено неусыпное око Интерпола.

Впрочем, неусыпное ли... Замок, на который была закрыта деревянная дверь отделения Интерпола, потихоньку ржавел. Но тут в городе появился неутомимый Филипп Айноа, и все заверте...

Да нет же, не завертелось ничего, конечно. Все осталось так же, как и было - за исключением того, что участковый Комаров порылся в ящике стола и вручил новому начальнику здоровенный ключ на длинной цепочке.

- Это ваше, - сказал Комаров и зевнул, глядя, как посиневшие от холода и отсутствия бритвы щеки брюнета медленно розовеют. Потом участковый перевел взгляд за окно и хмыкнул:

- Ишь ты. Однако пурга будет. Вовремя вы успели-то.

Под одобрительное ворчание примчавшегося на пожарной машине Митрофана Гнатюка иностранец был одет в теплую куртку с натрафареченными на спине буквами «МЧС» и обут в кирзовые сапоги с войлочными вкладками. Ушанку ему оставили, хотя Гнатюк скептически хмыкнул:

- Дрянь это, а не шапка. Надует тебе уши, вот тогда побегаешь. Хотя...

И щелкнул крепким, как камень ногтем по звонкой бутыли за пазухой.

Замок с двери отделения Интерпола был торжественно снят, Филипп Айноа доставлен к месту работы и усажен за конторский стол времен первых пятилеток и трудового энтузиазма. Первое, что бросилось ему в глаза - компьютер, при виде которого Алькальде испытал священный ужас. Это был какой-то «пентиум», помнивший времена дикого накопления российского капитала, еще более дикого бандитизма, аэробики по телевизору и талонов на питание. Баск задумчиво протер рукавом куртки экран запыленного монитора и зачем-то щелкнул кнопкой. По экрану пошла зеленоватая рябь, а системный блок под столом внезапно захрустел так громко, что Алькальде показалось, что ему в ногу кто-то вцепился и начал пережевывать сапог. Похрустев с минуту, компьютер так же внезапно замолчал, экран погас и больше никаких признаков жизни древний аппарат не подавал.

- Экая хреновина, - сочувственно прогудел Гнатюк. - Ну ничего. Здесь у нас все на бумагах испокон веку.

И немедленно разлил то, принесенное с собой в звонкой бутыли, по трем стаканам. Алькальде хотел отказаться, но еще раз посмотрел на молчащий «пентиум», на вьюжные хлопья за окном, на потрескивающую под потолком лампу дневного света, густо увешанную паутиной - и сам не заметил, как выпил.

- Все пьют, - наставительно заметил участковый Комаров. - Вот и до тебя тут был немец, тоже пил. Францем звали. Франц Гроссбауэр. Приехал, помню, по весне. Бодрый такой, пузатый, в клетчатом пиджаке. Бумагами тряс, ноутбуком своим. А через полгода... да, Васильич?

- Точно, - хрустя огурцом, подтвердил Гнатюк. - Через полгода.

- ...через полгода вышел ночью из подъезда, сел на лавочку и завыл. На Луну. И пока санитары не подъехали, в руки не давался. Петраков из третьей квартиры даже с карабином выскочил - думал, что волк.