Иван Охлобыстин - Песни созвездия Гончих Псов (сборник)

Белка долго еще жила. Через годик ее попадья прикормила, и она у них дом потом стерегла. Когда подохла, батюшка молебен отслужил с проповедью. Вся улица плакала. Говорят: Королев тоже приезжал, но так из машины и не вышел. Партийный был! Нельзя!

Пока добрая женщина делилась воспоминаниями, подошла электричка, и Петру Николаевичу с Наташей пришлось спешно направиться к своему вагону.

– Спасибо! – на бегу поблагодарил старушку физик.

Та благодушно кивнула и скрылась за железной дверью своей будки.

Всю дорогу, глядя в окно на пролетающие пейзажи, Петр Николаевич размышлял о масштабах взаимодействия судеб, о трогательной тяге каждого живого существа к источнику самосознания.

Также ему вспомнились приключения ночи со среды на четверг, когда он помогал Ларисе Петровне донести до дома гроб. Целеустремленная пенсионерка помогла вытащить ритуальное изделие через окно, чтобы никто из персонала не увидел. Рамиль Азымович очень просил потише осуществить передачу гроба. Когда гроб оказался на земле, внучка отца анархии взвалила на Петра Николаевича основную часть, а сама потащила крышку.

Шли они долго. Дом Ларисы Петровны находился на самом отшибе, за рекой, в районе дач городского руководства. Размеры и великолепие особняка пенсионерки изумили физика. Он и представить себе не мог, что в их городе сохранились усадьбы позапрошлого века в таком прекрасном состоянии.

– Только я здесь прописана, – предваряя расспросы, сказала Лариса Петровна, открывая огромным ключом кованые ворота. – Риелторы задолбали. Один убить хотел. Жениться, а потом убить. Ну, у нас разница в возрасте полвека! Что мне было с ним делать?

– Красота какая! – восхищался Петр Николаевич, рассматривая ажурную лепнину, украшающую фасад.

– Итальянец строил, друг деда, – пенсионерка прислонила крышку гроба к стене и перевела дыхание. – Здесь подвал еще на три этажа. Три вверх, три вниз. Как база бомбистов-аристократов замышлялась. Внутри все дубом и другими благородными породами отделано.

– Как же у вас это не отобрали? – не мог поверить Петр Николаевич. – Ведь мы такие времена пережили! У всех все отобрали.

– Тут один секретец есть! – лукаво сощурилась старушка. – Если я не хочу, то дом не найти. У меня по папе фамилия Мессинг.

– Тот самый Мессинг? Рудольф? – не поверил физик.

– Тот самый, – подтвердила пенсионерка. – Мама берлинский университет заканчивала и как-то познакомилась в библиотеке с папой. Но… не сложилось. Дедушка был антисемит. Не благословил. Когда я родилась, то меня сразу сюда отвезли. С глаз долой. Папа каждую весну до войны приезжал. Потом мама замуж за военного вышла, и папа перестал приезжать. Во время оккупации мы с мамой здесь раненых прятали. Через километр немецкая комендатура стояла, но дом почти за полгода так фашисты и не увидели.

– Удивительно! – согласился Петр Николаевич и вдруг вспомнил: – Если понадобится памятник, Лариса Петровна, то я знаю одного человека, который вам бесплатно прекрасный поставит. Алый метеорит в сером мраморе. Вы как к творчеству Высоцкого относитесь?

– Он великий русский поэт! А что? – задиристо зыкнула на него Лариса Петровна.

– Это его памятник, – поведал физик, но спешно оговорился: – Мог быть его. Но там какая-то интрига с Мариной Влади и с лошадьми произошла. В общем, памятник не понадобился.

– Вы ангел! – умилилась старушка и деловито уточнила у него: – Вы же Николаевич по батюшке?

– Николаевич – по записи в роддоме! – горько отшутился он.

– На вас перед смертью дом перепишу, – объяснила Лариса Петровна. – Мне больше некому. Тем более что вы пить бросили. А то у меня в подвале сорок бочек коньяка.

– Коньяка! – изумился физик.

– Коньяка! – подтвердила старушка. – С прошлого века стоит!

Дом внутри напоминал резную шкатулку. Деревянные панели, украшенные резцами виртуозов, являли сцены пережитого великим родом пенсионерки: штурм дедом деда крепости Кодак на пути из Шляхты в Сечь, переход самим дедом через горный хребет, позже названный в его честь, женитьба на томской девушке Софье Григорьевне Ананьевой-Рабинович, расчет в тюрьме нахождения Земли Франца-Иосифа…

Традиционная живопись также была представлена преизобильно. Петр Николаевич узнал работы раннего Саврасова, изящный триптих в духе Мухи, прохладу кисти Айвазовского в его «константинопольский период».

– Это Махно? – показал он на одну из картин в гостиной.

– Он. Дорогой наш Нестор Иванович, – подтвердила Лариса Петровна и добавила: – Какой был человек! Под конец жизни деду деньгами помогал. А это, – пенсионерка сняла со стены старинный меч и ловко описала его лезвием восьмерку в воздухе, – принадлежало прадеду. Мы ж из Рюриковичей!