Иван Охлобыстин - Песни созвездия Гончих Псов (сборник)

– Это ничего! – улыбнулась ему Наташа, – я вам супчик сварила из свежей конины. Санитар от Рамиля Азымовича привез. Вы супчик скушаете, и вам полегчает. Потом мы пойдем с вами погуляем. Долго гулять будем. У меня первый муж так же страдал. Так он с утра по десять километров мог гулять. Пока яд из тела не выходил.

– Кем работал? – полюбопытствовал Петр Николаевич.

– Работает, – вздохнула женщина, – нашим участковым так и работает. Не спрашивайте, чего разошлись.

– Не буду! – клятвенно заверил ее физик.

– Два года ждал, но не любила я его, – словно не слыша собеседника, продолжила она. – И детей Бог не дал. По праздникам двадцать лет созваниваемся. Хороший он человек.

– Двадцать лет! – с печальным вздохом повторил Петр Николаевич. – Ровно двадцать лет я тоже один живу. Умерла жена. Трудно ей было: сначала в ней видели Эйнштейна, потом НИИ закрыли, и она попробовала в школе математику преподавать. Но как-то тяготило ее это.

– Почему она умерла?

– Если совсем коротко: не любил я ее. И детей тоже Бог вовремя не дал, иначе фиг его знает, как сложилось бы!

– Мои соболезнования, – отвела взгляд в сторону Наташа и увидела за окном приближающегося Бориса.

– Нет! – обеспокоенно крикнула она и поднялась со стула навстречу приятелю Петра Николаевича.

Борис без стука вошел в дом и застыл на пороге, обнаружив там Наташу.

– Борис, – решительно обратилась она к нему: – Если Петр Николаевич выпьет сегодня хоть каплю, то он точно умрет. Ему укол сделали.

– Наверное, «торпеду» вшили? – сразу предположил приятель. – Мне тоже вшивали. Я ее вилкой доставал. Бузил?

– Не бузил, – сразу «замяла» разговор женщина и спросила: – Хотите супа из конины?

– Да вы что?! – побледнел Борис. – Я вегетарианец. С рождения. У меня родители в секте Порфирия Иванова обретались. Но очень, знаете, приятно. Так будем «торпеду» вынимать?

– Не «торпеда» это, Боря, – еще раз объяснил Петр Николаевич. – А пить можно только с вечера.

– С вечера? – грустно переспросил Борис.

– С вечера, – повторил физик и добавил, кивая на Наташу: – До вечера мы с Наташей десять километров будем гулять.

– Хорошо, – пожал плечами приятель, – идите! Я тогда на диванчике у тебя перекемарю? С двух ночи асфальт кидал. Когда же этот гад-губернатор уедет?

– Петр Николаевич! – когда они довольно далеко отошли от дома, решилась задать вопрос Наташа. – Что вас связывает с Борисом?

– Он единственный, кто, когда мне было очень плохо, помог толковым советом, – спокойно рассказал физик, кутаясь в плащ от порывов прохладного ветра, то и дело налетающего на них со скошенного поля.

– Чего посоветовал? – спросила Наташа.

– Пей – посоветовал, – ответил Петр Николаевич.

– А были еще альтернативы? – уточнила у него женщина.

– Были: умереть, как жена, – признался он.

– Пить лучше, – согласилась Наташа.

– Кто бы спорил! – горько улыбнулся Петр Николаевич и предложил: – Что мы с вами бесцельно бродим? Пойдемте, я вам покажу одно очень дорогое мне место. По расстоянию – даже больше!

И он протянул женщине руку.

– С вами – куда угодно! – охотно предоставила ему свою ладонь Наташа.

Всякое упоминание о покойной жене мучило Петра Николаевича. Когда-то он пошел на поводу у страсти, потом страсть улетучилась, и ее место заняло невыносимое обязательство – жить с нелюбимым человеком. Каждая минута, проведенная вместе, отдаляла их друг от друга. Навалившиеся в начале девяностых трудности только ускорили процесс. Пока они с женой не достигли точки, за пределами которой ничего не было. Совсем ничего.

В тот страшный вечер, первый раз за всю их совместную жизнь, он не вернулся домой, остался спать в учительской. Только на следующий день, на втором уроке появилась запыхавшаяся завуч и прошептала ему на ухо слова, которые он, увы, втайне надеялся услышать.

Позже была беготня, медики, милиция и стол, усыпанный пустыми пачками от снотворного. Через несколько дней все стихло, и остался только он один, сидящий посреди большой, пустой комнаты на табурете перед двумя чемоданами, куда уместился весь скромный гардероб покойницы. Он закинул чемоданы на чердак, и больше от ранее близкого ему человека не осталось ровным счетом ничего. Это вдруг напугало физика. В панике Петр Николаевич выбежал ночью на улицу и долго не мог вернуться. Сидел на ступеньках, ходил по участку кругами вокруг дома, пока не наступил рассвет. С рассветом пришла тоска – душное отвращение к своей жизни, такой же пустой, как и его душа.