Игорь Рыжов - Питерский битник

Когда на юг уходят журавли,
Причём неторопливою походкой,
Я обречённо вновь иду за водкой
И пивом, в ту лавчонку, что вдали.
Когда медведь нагуливает жир,
Уж выкопал уютную берлогу,
Я взял за гуж, веду свою дорогу,
А сверху мне кивают этажи.
И дворники мне машут в тишине,
И честь мне предлагают постовые,
Идут со мной не павшие, живые
Собратья: те, чья рать не в стороне.
Их жёны напряжённо счастья ждут,
И плачут у разбитого корыта.
Сожжённый мост, опять везде «Закрыто»,
И ангел посылает всех в п. зду.

Если жена мертва —
Это, ведь, ничего,
Надо рубить дрова
Только для одного
Дела, чтоб настрогать
Досок жене на гроб,
Больше она ругать
Тебя бы не смела, чтоб.

Раздевается девушка
На балконе напротив.
Вся живая, но где уж там
Целовать этот ротик.
Дорогая, наверное,
Без греха, без изъяна…
Напугаю безмерно я
Своей харею пьяной.

Одно другому не мешает:
Усталость, занятость, года.
Но масса случаев, когда
Одно другое воскрешает.
Одной неосторожной спички,
(Я не про трах, а про Любовь)
В кострах потухших чтобы вновь
Возникло пламя из Привычки…

Я в жаркий день пошёл к ручью напиться,
Но не дошёл я до ручья, напился раньше.
Хотел в глазах твоих бездонных утопиться,
Не вышло, стопы вновь к ручью направил…

Здравствуй, язвы обостренье!
Здравствуй, тазик и диван!
Колокольней голова
И на минус сон и зренье.
Слипшийся от пота хайр,
Путь далекий до толчка.
И в ногах у дурачка
Ангелы поют: «Ле Хаим!»
Врач опять терзает руку
В поисках одной из жил.
Здравствуй, язва, здравствуй, сука!
Сдохла б ты, а я б — пожил!

Оральный секс на сцене.
Суфлёр подсказывал вафлёру
Движенья губ и жеста суть.
Вафлёр показывал суфлёру:
«Уж как могу! Не обессудь!»

Постовой изнасиловал зебру
Палкой своей полосатой.
Прохожие тихо роптали:
Ничего постовому не будет.
Будни его неприглядны,
Пьяные выходные,
Имя жены не вспомнит —
Будьте ж добрее, люди!

Я помню, как я шёл по лужам:
Босой, бухой, едва живой,
Как никому я был не нужен,
Но появился постовой.
Своей накидкой поделился,
Свои мне отдал сапоги,
Дал пива — я опохмелился,
Теперь мы больше не враги…
Я верю, так случится с каждым,
Я знаю — свет тот неспроста.
И в двери постучит однажды
Простая эта доброта.

Кошмар приснился: я с женой
(А, может быть, она со мной?)
Процессом заняты вечерним
(Или ночным?), а всюду черви,
Из всех щелей — такое бл. дство!
Пришлось скорей опохмеляться!

Я соседке в замочную скважину
Ключик вставил разок при луне.
А какой это ключик — не важно,
Но соседка довольна вполне.
Мы процессом их соединения
Занимается, также как все.
Наплевать нам на чьи–либо мнения,
И поймать нас не может сосед.

Ненавижу спать в трусах:
Ссать охота, яйца преют.
Сплю и чувствую, старею,
Зреет что–то в Небесах.
Рядом не лежит никто,
С надоевшей уже рожей.
И с ненадоевшей — тоже,
Всё, закрыто шапито.
Ненавижу спать один,
Как в гробу: ни смеха, плача.
Раньше было всё иначе,
Что за веха впереди?

Я помог по мужской части ей —
Думать плохо не смей про соседку!
Я порезал ей лук, не порей,
А ещё починил ей розетку.

Мне грезилась голая Крупская…
Что может присниться Рыжову
В депрессии? Девушка русская,
С косою до попы тяжёлой.
Присела ко мне на колени она,
«Хочу!» — мне шептали — «Смелее!».
Рога мы наставили Ленину,
О чём я ничуть не жалею.

Дорого яичко ко Христову Дню,
Я свои яички каждый день храню.
Чистую холстину на порты пустил,
Господи! Прости нам! Иль уже простил?

Шёл я летом в пять часов,
Видел бабу без трусов.
Шёл обратно в неглиже —
Бабы не было уже.