Ирвин Уэлш - Дерьмо

— Вот, бля! — бормочу я, глядя на наглухо заколоченные двери. — Что ж, тут поблизости есть одно местечко, где собираются «голубые» братья.

— Я туда не пойду, — заявляет Инглис. — Лучше в Ложу…

— Есть что скрывать, а? — хохочет Леннокс.

Он взял пиво с собой и теперь никак от него не оторвется.

Инглис смотрит на Рэя так, как будто надписи в сортире — его рук дело.

— Нет. — Он пожимает плечами и отхлебывает из своей пинты. — Мне скрывать нечего.

Я улыбаюсь.

— Послушайте, давайте зайдем. Нам же только выпить, — говорит Гиллман.

Рэй допивает пиво и швыряет стакан в грузовик дорожной службы. Он разбивается о кузов.

— Недоумки! — орет Рэй.

Идем в клуб. Вышибала на входе смотрит на нас не слишком дружелюбно, но пропускает, узнав, что мы из полиции. В зале полным-полно самых разных педиков. Помимо прочих, есть тут и бывшие уголовники, пристрастившиеся к этому делу в Соутоне. Спускаюсь вниз и замечаю парня своей мечты, Синки, промышляющего в Кэлтон-Хилл. Быстро даю ему необходимые инструкции и возвращаюсь наверх, к ребятам.

Веселимся вовсю. Гиллман уже расквасил нос какому-то гомику, который имел неосторожность посмотреть в его сторону в туалете. Через некоторое время появляется Синки и направляется через зал прямиком к Инглису.

— ПИ-И-ИТЕР! О, ПИ-И-ИТЕР! — кричит он. — ДАВНЕНЬКО НЕ ВИДЕЛИСЬ! Вижу, ты и дружков привел!

— Я тебя не знаю! — кричит Инглис.

— О, извините… не понял… у вас тут своя компания… — Синки отступает, удивленно подняв брови, и, обращаясь к изумленно наблюдающим за этой сценой приятелям, добавляет: — Он бывает таки-и-им ро-о-обким…

Гиллман смотрит на Инглиса с нескрываемым презрением, а Леннокс отходит на пару шагов.

— ДА НЕ ЗНАЮ Я ЕГО НИ ХУЯ! — взвывает Инглис и бросается на Синки.

Я хватаю его за плечо.

— Ради Бога, Питер, мы же полицейские! Не устраивай скандал.

— Но я не знаю его! — жалобно скулит Инглис.

— Зато он, похоже, хорошо знает тебя, — говорит Даги Гиллман, сверля беднягу ненавидящим взглядом.

— Это ты… ты написал то дерьмо в туалете, — тоном обвинителя произносит Инглис, но в конце фразы голос его срывается на высокую, пронзительную ноту.

— Я ничего не писал, так что ты лучше порасспрашивай своих вонючих дружков.

— Гиллман хмыкает, а его подбородок сам собой выдвигается вперед.

— Ах ты мразь…

— Инглис наносит удар сбоку, но его противник отступает на полшага и бьет в скулу. Я хватаю Инглиса, надеясь, что Гиллман войдет в раж и разделает пидера под орех, но на том уже повисли Рэй и Гас. С Гиллманом мало кто справится, и Инглис это понимает, а потому пыхтит и рвется только для порядка, отчего его телодвижения выглядят особенно жалко.

— Послушайте, давайте уёбывать отсюда, — призываю я. — Мы все немного перебрали. Поедем к масонам.

Вываливаем на улицу, в пургу. Инглис уже не с нами — одинокая фигурка тащится, опустив голову, вверх по Лейт-Уок.

— Эй, Питер! — кричит Гас. — Перестань, иди сюда.

— Да не трогай ты этого вонючего педика, — говорит Гиллман.

— Гомосек хренов! — кричит вслед Инглису Рэй.

— СОДОМИТ ХУЕВ! — орет во всю глотку Гиллман, сложив ладони рупором.

Остальные, может, и забудут все завтра, отнесутся к случившемуся как к пьяной болтовне, но Гиллман ненавидит «голубых» всей душой и так просто не спустит. Мы провожаем удаляющегося Инглиса пьяным ревом жаждущей расправы толпы.

В руке у Леннокса еще один стакан. Он швыряет его в сторону изгнанника, но снаряд не долетает добрых пару ярдов и разбивается на мостовой. Звук получается глухой из-за густого снега.

— Кто бы по ( 0000000000000 )а? — задумчиво говорю я и качаю голово ( 00000000000000000 )по дороге к клубу.

Долгожданная ( 0000000000000000000 )Рождественская вечеринка вместе ( 0000000000000000000000 )с ребятами.

( 0000000000000000000000000 0000 Ты не можешь без работы. Ты ненавидишь ее, но вместе с тем живешь ею, ее мелочными проблемами. Эти проблемы, эти пустяки отвлекают тебя от себя самого, и ты остаешься один на один с собой только ночью, в промежутке между выключением телевизора и нервным, судорожным погружением в неспокойный сон. Как я могу простить тебя, Брюс, после того как ты безжалостно изгнал столь много значившего для меня Другого? Это творение высшей красоты, эту чистейшую из душ, существо, полностью доверявшее тебе, нашему Хозяину, того, кто не захотел отчаянно цепляться за жизнь в наполненной страшными газами утробе. Эту душу, верившую в твои благие намерения по отношению к Другому. Моя боль. Моя боль. Будь проклято любое божество, подвергающее столь тяжкому испытанию добродетель духа. Будь проклято любое сообщество душ, карающее добродетель как слабость, наполняющее жизнь цинизмом и порочностью, отдающее им предпочтение перед знанием и еще большей добродетелью Как я могу простить тебя? Но простить я должен. Я знаю твою историю. Как я могу простить тебя? Но простить я должен. Должен? Как я могу простить тебя? Простить тебя я должен. Должен? Твоя история. Она началась в маленьком шахтерском поселке, называвшемся Ниттин и расположенном неподалеку от славного города Эдины. Ты стал первым, рожденным при тревожных обстоятельствах, сыном Йена Робертсона и Молли Хэнлон. Они были из простых шахтерских семей. Да, ты стал первым сыном, но что-то пошло не так, как надо. Они были привычные к тяжкой жизни. Но оказались не готовыми к тому, с чем им пришлось столкнуться. Народ в горняцких поселках всегда знал свое место. Люди знали, что на протяжении всей истории правящие классы всегда заботились только о себе: аристократы, владевшие землей, капиталисты, владевшие фабриками, которым требовался уголь, который добывали рабочие. Правительство очень редко — а вернее будет сказать, никогда — становилось на сторону тех, кто работал на фабриках или рубил уголь. Они побеждали в схватках, когда становились плечом к плечу. Но проигрывали, борясь поодиночке. И однажды они потеряли все. Но твоя семья, Брюс, она потеряла все в тот же самый момент, когда получила. Итак, ты вышел из шахтерского поселка и горняцкой семьи. Ты даже спустился в забой после окончания школы. Однако когда полиция выступила против шахтеров, чтобы заставить их подчиниться новому антипрофсоюзному закону, введенному государством, и сломать сопротивление пикетчиков, ты оказался на другой стороне. Сила — это все. Ты это понял. Сила существует не для того, чтобы помогать, а чтобы сохранять то, что есть, и пользоваться этим. Важно оказаться там, где победители. Если не можешь кого-то победить, присоединяйся к более сильному. Историю с незапамятных времен пишут те, кто взял верх, и те, кто их спонсировал. История учит, что только победители могут написать нечто достойное. Самое плохое в жизни — оказаться на стороне проигравших. Ты должен принять язык силы как валюту, но тебе придется заплатить цену. Твои отчаянные насмешки и колкости лишь иллюстрация того, насколько высока эта цена. Цена — твоя душа. Ты лишился ее. Ты потерял способность чувствовать. Твоя жизнь, работа, среда потребовали, чтобы ты уплатил эту цену. Боясь, что не увидишь собственной тени, когда встанешь перед солнцем, ты перестал смотреть на него. Ты живешь, склонив голову, и поднимаешь ее только тогда, когда служишь новым хозяевам. Но случилось это не тогда, когда началась забастовка, а много-много раньше. Я бы сказал, что ты совершил путешествие в тьму, но, по-настоящему, ты и не выходил из нее. 0000000000000000000000000 )