Ирвин Уэлш - Дерьмо

— Собираю ( в семье. Но что-то было не ) — В Брисбен, — добавляет ( так . Отец избегал тебя . )

— Правильно ска( Люди в поселке смотрели на )не могу есть это дерьмо. Так ( тебя, как на уродца . )са и никто не замечает. ( Другим детям запрещали )

— Ты же сам про ( играть с тобой. Дома ты )

— Восемь лет в ( долго и внимательно )за всяким дерьмом ( смотрел на себя в зеркало, пытаясь )го грека по имени K ( разглядеть то, что видели они . )в пригороде с семьей ( Ничего особенного, обычный )В меня стреляли в Си( мальчишка. А вот Стиви всегда )Не строй иллюзий на ( играл с тобой, Ты и Стиви. Стиви и )потомки ссыльных и ( ты. Он был такой живой и веселый. )таких педиков, как ( Он делал все то же самое, что и )оставляю придурка в по ( ты, но окружающие реагировали )

Домой, к ( иначе: то, что прощалось ему, не )не могу уснуть и лежу ( прощалось тебе. Ты и он, вы всегда )ет и только тогда, когда ( были не разлей вода. Твой отец )грязь, дерьмо и игры. ( любил Стиви и не хотел, чтобы он играл с тобой. Отец считал, что Стиви должен играть с нормальными ребятами, одноклассниками, ровесниками, а не с тем, кто старше на два с половиной года. Ночами, лежа в постели, ты слушал, как они ругались, отец и мать. Он кричал, она плакала. Тебе хотелось вскочить, сделать что-то, чтобы они не ругались. Но потом ты стал смотреть на вещи по-другому. Ты начал вникать в слова, которые заставляли ее плакать. Ты начал присматриваться к нему, изучать его. В твоем детском мире отец представлялся воплощением силы, неприступной и внушающей страх твердыней. Затем, по мере того как твой взгляд становился все критичнее, ты начал различать трещинки на камне. Ты узнал, чем и как его )

И все же мы ( можно пронять, хотя и )скорчившись в кресле, дро( понимал, что никогда не )потея пытаясь перетащиться в еще ( воспользуешься обре- )тусклый день, в котором нас поджид ( тенным знанием )ают демоны.

Нынешним утром демоны являются в жалкой, неприглядной форме некоей Аманды Драммонд. С ней мне выезжать на дежурство. Почему? Не знаю. Не знаю, потому что мозги отказываются соображать. Она пиздит об одном и том же: о жертвах, подозреваемых, местах преступлений, отчетах, докладах, результатах экспертизы, политике и т. д., и мне хочется крикнуть: ДЕРЬМО. ЧУШЬ СОБАЧЬЯ. МНЕ НАСРАТЬ НА ВСЕ ЭТО. Я, МАТЬ ТВОЮ, ПОДЫХАЮ У ТЕБЯ НА ГЛАЗАХ!

Так оно и есть.

В долбаной машине совершенно нечем дышать. От гребаного кокаина горит в носу и горле. Меня бьет кашель, трясет озноб, а от запаха ее вонючих духов выворачивает наизнанку. У этой сучки, должно быть, течка, если она так обливается парфюмом. Если так, то напрасно старалась. В сраной машине пахнет, как в каморке какой-нибудь амстердамской шлюхи в субботнюю ночь в разгар туристического сезона.

И это Хогманей [39] Хогманей — канун Нового года. ? Нет, больше тянет на Хэллоуин.

Повезло, ничего не скажешь.

И вот мы кружим по городу. Ищем засранца Окки. Но с ней разве кого найдешь? Какой из нее, на хуй, полицейский.

Тем не менее мы — полиция.

Нам плохо, нас колотит, нам страшно. Леннокс наверняка пытался отравить меня этим коксом. Нам хочется крикнуть вонючке Драммонд: ИМЕЙ В ВИДУ, ЕСЛИ МЫ СДОХНЕМ, ТО ИЗ-ЗА РЭЯ ЛЕННОКСА. ГРЕБАНОГО НАРКОМАНА ЛЕННОКСА. ТОГО САМОГО РЭЯ ЛЕННОКСА, ИЗ ЗАДНИЦЫ КОТОРОГО ДЛЯ ТЕБЯ ВСТАЕТ СОЛНЦЕ, ДА ТОЛЬКО ТЫ НЕ ЗНАЕШЬ, КАКОЙ ОН НА САМОМ ДЕЛЕ. С НИМ ТЕБЕ НИЧЕГО НЕ СВЕТИТ, ОН НЕ СМОЖЕТ ОТОДРАТЬ ТЕБЯ ТАК, КАК БЫ ТЫ ХОТЕЛА. МЫ ВИДЕЛИ ЕГО СМОРЧОК, И ЕСЛИ МЫ ПОДОХНЕМ, ТО ЗНАЙ — ЛЕННОКС УБИЙЦА.

Пот катится градом. Мы задыхаемся. Я… я… от меня несет, как от поджаренного куска дерьма…

Кто-нибудь, позвоните в полицию. Помогите. Пожалуйста.

— Вы в порядке, Брюс?

— Да. Конечно. В полном порядке.

— Послушайте, вы можете сказать, что это не мое дело…

— Все о’кей… честно. Просто навалилось всякое, — говорим мы ей, стараясь восстановить дыхание и не обращать внимание на выступивший на лбу пот.

Опускаем стекло, и в салон врывается холодный воздух.

— Если хотите поговорить…

Она понижает голос, напуская на себя вид доброго полицейского. Так бы и вырвал этой суке глаза. Ее, наверное, и не ебал-то никто, потому и запах такой, как от аризонской пустыни.