Игорь Редин - Синий роман

Кстати, у меня есть машина времени. Запой называется. Правда, работает, зараза, только в направлении будущего, но зато исправно. Начал, если верить календарю, 25 декабря… скоро уж и крещендо водолазово, а я всё никак не остановлюсь. Запой с нормальным произношением – с точки зрения существительного, это круто.

В один из рассветов просыпаюсь и понимаю: вместо водки испытываю непреодолимую потребность в филологии.

– Кто такой мизантроп? – спросил свежим перегаром я нежную кошку по имени Вассер-Ла.

Нежная театрально поморщилась, но с ответом всё-таки удосужилась:

– Мизантроп – это филантроп, зацеловавший до смерти своего визави, – а коготки-то у кошки острые.

Только непонятно, с какой целью она их выпустила: то ли поцарапать, то ли просто так – поточить. Кто ж их разберёт – этих кошек? Хотя, любая кошка, в отличие от женщины, представляется мне вполне предсказуемой и даже предподлежащей.

...................................................................................................... в этом месте погребён абзац о Зелёном Коране, голубых кораллах и бесцветной коварности женщин. Я убил его, как убил многое другое, что было для меня дорого.

– Почему? – спросила меня ты.

– Потому что ты ничего не хочешь видеть дальше собственного носа и полагаешь что всё это бирюльки – игра, несомненно, интересная, но, в общем-то, легкомысленная.

Ты могла бы засучить рукава и в течение всего одной недели построить Байконур II, но почему-то предпочитала сучить ножками на сцене Мариинки.

А всё проклятые пуанты.

Но я люблю тебя.

Какое счастье, что ты у меня есть и что не поэт я. В противном случае писал бы тебе пошленькие стишата, рифмуя вновь-любовь, бодун-Цзэдун. Впрочем, последняя рифма мне видится вполне актуальной.

Ивана. 18.03.02 г. Москва.

Танго.

Сиваш. Краснопузые оборванцы, словно тридцать три богатыря под предводительством танцмейстера Пушкина, вышли из воды и, вставив нам по самые гагашары, сбросили туда, откуда только что вышли сами. Не долго мучилась старушка… Сейчас бы в Ялту. Там вино и пальмы, солнце и девочки мадам Изольды.

Чудом оставшийся в живых, офицер белой гвардии шнапс-капитан Бесперебойный налил себе полный стакан водки. Откушал. Закусил свежеприготовленным капустным салатом. Достал из нагрудного кармана серебряный портсигар с золотым фамильным гербом. Папиросы "Лира". Закурил. Откинулся на спинку стула (тот был сделан из молоденькой русской берёзки) и с наслаждением застрелился.

"Владимир Путин – Лучший рок-певец России!", – неон вместо света в конце тоннеля. И больше ничего. Неведомые силы несли несильно покачивая его к этой непонятной надписи. Рок-певец представлялся Бесперебойному сухим, седовласым старцем с гуслями в руках, предсказывающем судьбу. Ведун. А вот, кто такой Путин, ему было неведомо. Через секунду или через год – часы то останавливаются, то бегут – он настолько сильно приблизился к надписи, что тире превратилось в горизонт.

На жирном тире неонового горизонта, между Солнцем и Луной длинноногая дама в белом одиноко танцевала танго. Глядя на её живой танец, он вдруг понял – на такое способна только смерть. Она танцует в ожидании десерта из никчемных стихов с угасающими цивилизациями, невзрачных картин и остывающих планет, танцоров с мешающими яйцами и взрывающихся галактик. Не всё, что умирает – достойно жизни.

Телевизор. Лыжи. Молодой компьютерный гений Бесперебойный вышел из ванной. Его лицо было гладко выбрито, но почему-то только на две трети. Экзекуции бритвенным станком не подвергся его правый ус и половина левой щеки. Наличия столь экстравагантной внешности он добился благодаря своей уверенности, что на всё воля Божья. Он как раз выбривал растительность со своей левой щеки, когда в ванной неожиданно погас свет. «Значит так надо», – подумал он и, решив, что именно в таком виде симпатичен богине, танцующей танго на планете Венера, стёр с лица остатки пены, залил это дело антисептиком с кисловато-прозводственным запахом свежести и бодро покинул ванную комнату.

Настроение было прекрасным. На лице кисляк, на улице дождь. Взлохмаченные воробьи стихами на мокром подоконнике. Стихи – это просто. Это убийцы смерти. Он утверждал, что может убить смерть, но не знал, как добиться победы над нею.

Погоди, – недоумевал я, – каким же это образом можно, убив кого-то, оставить его в живых?

Убить коммуниста – ещё не значит одолеть коммунизм, – философствовал он, разливая дешёвый портвейн по граненым стаканам, – не говоря уж об алкоголе и его приверженцах, – затем он выпивал содержимое только что наполненной ёмкости и с теософским пафосом в области паха, подводил черту: – а о смерти я просто молчу.