Игорь Редин - Синий роман

Я сжег предстоящее лето. Мой внутренний водопад пересох. Ничего не попишешь. Не каждому даётся влага дней. Остается только петь. Сухо и нестройно.

Ближе к закату день чечевичный попытался найти смысл жизни. Отчаялся, да и повесился на фонарных столбах пыльного крымско-татарского городка без имени. Один на всех сразу. Теперь болтается на них, что твоя ночь жидкая, нелепая, но многообещающая. Свисает, раскачиваясь, подобно безнадежно-трезвому корсару-неудачнику на новенькой рее флегматичного флагмана флота её величества. Задорно и легкомысленно. Да хуле поддаваться беззубому ветру? Всегда найдётся тот, кто захочет плюнуть тебе в душу, и – вуаля – водопад твой снова многолик и труднодоступен.

Отхлебнул кофе. Обжегся. Она так и не научилась его готовить.

Джуманджи.

Ивана повезла свою волосатую Москву в Москву к какому-то ультрамодному парикмахеру. Здороваясь с мастером, она втихаря умыкнула у него мысль: «Сколько париков не покупай, а лысый всё равно останется лысым».

Костик, по древней русской традиции, тосковал два дня. Потом плюнул на это дело и, вспомнив о подаренной ему книге, взялся за изучение Синей магии. Книга была неинтересной, но полезной, и с её помощью Костик довольно скоро научился парить в воздухе на расстоянии двадцати сантиметров от земли.

Алик пообещал своему сыну компьютер и теперь вкалывал, как проклятый сразу на трёх работах. Но денег почему-то всё равно не хватало.

Я пил пиво с яркими собаками. В свободном полёте это делать особенно приятно. Собаки были ухоженными и блестели, словно на солнце снег.

– На солнце снега не может быть, – сказала мне ты.

– Может быть, ты права, – ответил я. Спорить с ней – бесполезная трата времени.

Днём он, словно потревоженный взгляд ночной птицы, сочинял стихи, надеясь, что их никто и никогда не прочитает, а ночью жил совершенно в ином ритме, потому что, гуляя по чужим снам, писал нескончаемый роман о ярких, как снег на солнце, собаках. По крайней мере, так ему казалось.

Десять тысяч лет спустя, историки смогли прочесть вторую страницу книги Джуманджи. Когда будет написана последняя, никто не знает. Так же, как не узнает никто, когда была написана первая страница вечной книги. Несмотря на то, что библиофилам хорошо известно о существовании двух первых страниц Джуманджи, исследовать их пока никому не удавалось. Нет, прочитать их – это проще простого. Но пересказ одного ученого мужа существенно отличается от того, что рассказывает о прочитанном другой.

Сны (тем более, чужие) – величина не постоянная. И содержание написанного на бумаге всё время изменяется, потому что писалось оно в чужих снах. Не чернилами и уж, конечно, не кровью, а самым обыкновенным страхом испуганных штормом чаек – лучшим из того, что даёт природа для написания подобных вещей.

Жизнь питается смертью, а его страх питался его же прозрачными надеждами – несбыточными мечтами – мачтами парусника в ожидании ветра, который наполнит его паруса. Они были необходимы ему, как ласточке слюна для постройки своего жилища.

И когда он впервые выпал из гнезда, то неожиданно для себя полетел. Страх заставил его расправить ещё неокрепшие крылья. Потом он ещё не раз вываливался из своей рифмы, но сильные крылья ни разу его не подвели. Постепенно рифма наполнилась гармонией и обросла ритмом. Раста. Она понравилась людям, но особо ею заинтересовались яркие собаки.

– Кто это поёт? – спросила меня одна. Эту суку звали любовь.

– Михей & Джуманджи, – ответил я и отхлебнул пива.

…через полгода в Интернете появилась информация: «Умер музыкант и композитор Михей (Сергей Крутиков) – вокалист одной из первых отечественных рэп-формаций Bad Balance и лидер сольного проекта „Михей и Джуманджи“. Как сообщает „Наше радио“, Михей скончался в 17:50 в воскресенье, 27 октября, в своей московской квартире. По неофициальным данным, музыкант умер от сердечной недостаточности».

– Значит, там он нужнее. Должен же кто-то писать книгу Джуманджи, – сказала ты.

– Может быть, ты права, – ответил я. Спорить с ней – бесполезная трата времени.

Алыча.

В саду, где каждый год белым зацветала алыча, танцевала вальс стройная женщина в трауре. Она двигалась между цветущих деревьев, словно Луна по небу, легко и грациозно. Почему она была одна и по ком носила траур, я не знаю, но если внимательно присмотреться к её затейливому танцу, то с первым дуновением цветочного ветра можно услышать песенку-бессмыслицу: