Андрей Ягубский (Штефан) - Делириум

Спустя время я просыпаюсь в купе совершенно один, на белых простынях, цветочки в графине…

Поезд подозрительно долго стоит. Думаю: это может быть только Киев. Ищу ботинки. Их нет! Мои великолепные кроссовки «Сан Шайн» – на два размера меньше. Я их носил как волк из «Ну, погоди!». Они посередине лопнули и держались на ноге за счет резиновой подошвы.

Зато по центру купе красовались, мерцали в солнечной неге новенькие адидасы. Я их надеваю и падаю в Киев. Эти адидасы я потом носил пять лет, не снимая, сносу не было…

Вот такой Фен был хороший человек… Отвлеклись…

После Киева мы ехали во Львов. Мы с Машенькой катили на запад, на развилках дорог встречая обрывки нашей подвижной человеческой цепочки. У меня нашлась горилка из Жмеринки, у Василия – сало из Черновцов, у Фена черняшка – костерок, шпикачки. Степной чай кипятили в найденной на обочине консервной банке.

Во Львове я вырвал на трассе знак «Осторожно дети» и притащил его в общежитие. Однажды мы целый день просидели в кронах деревьев, изображая из себя грачей в парке «Погулянка». В лесу «Жупан» заперли себя в пустующую клетку зоопарка.

Пока архитекторы снимали мерки – рисовали арки средневекового города, я с Алеаторикой примерял сапоги-скороходы в парке «Вознесение», рядом с руиной высокого замка. После того как замок разрушил Карл XII, ведьмы назначили лысую гору своей резиденцией. В засыпанном песком античном колодце мы откопали череп дельфина. Потом он долго пылился на кухне в Чистом переулке.

Мы добирались до дальних пределов. Пронеслись через Черновцы, кубарем – через самый красивый в мире университет и уткнулись в Ужгород. Дальше нас не пустили. Путь преградили суровые польские пограничники. У нас были планы нелегально перейти границу, но нас взяли на вскопанной полосе…

На границе сразу завелись друзья – волосатые маргиналы, закопчённые близкими кострами железного занавеса. Традиция диктовала пить нектар приграничного пива, контрабандой поставляемого в Ужгород из-за кордона.

Задача была не из лёгких. На границе пива было мало, и буквально весь народ хотел его пить! Поэтому в одно крошечное окошко лезли измученные жаждой граждане. Самое страшное – периодически заканчивались кружки. Тогда сражение затихало, бойцы хоронили покойников, а медсёстры лечили раненых.

Наши ужгородские друзья подходили к пивной битве стратегически. Битники гипнотизировали умирающую от жажды толпу историей подвига смирения плоти.

Река кружек потекла по цепочке из рук в руки на отполированную солнечными зайцами полянку, между кривобокими сараями и зарослями пыльной ветлы. Это был рекорд – 171 кружка…

Весной мы обязательно ехали в Вильнюс на Казюкас﹡, на ярмарку в честь рождения нового католического святого Казимира. Мы везли дурацкие фенечки, кривульки и горбульки, чтобы продать иностранным туристам. Выезжали толпой, иногда до пятидесяти человек.

Поезд вез в столицу Литвы безумных шизоидов. Проводницы страдали в передвижном балагане ужасно, потеряв привычную власть. Неистовый Манчо кружил в водовороте инерциальной системы отсчета*, пытаясь существовать во всех реальностях одновременно.

Его не пустили в вагон – это не мешало ему двигаться в пространстве в общем направлении, впереди состава. Он ехал в кабине тепловоза и, конечно, напоил и капитана, и его подручного юнгу. Пока они валялись на пайолах*, стукаясь о манометры, газовые рожки и горячие трубы, поезд вёл Манчо, наш отчаянный берсерк лесной опушки.

Пассажиры мирно спали, не догадываясь, какие коллизии происходят на капитанском мостике.

Манчо был самым беспокойным элементом в нашем относительно мирном курятнике. Он предпочитал ехать не внутри вагона, а на крыше, среди опасных рогов линии высокого напряжения.

Довольный, он сидел на морозе и лыбился внутри фейерверка искр, сыпавшихся с замерзших проводов. Возвращался Манчо грязный, обмороженный и счастливый.

Фен и Синус прятались от проводников под сиденьем, в отсеке для чемоданов. Лежат в тесном ящике – кайфуют: им водочку подносят, огурчик, сало – всё, чем богата заграничная ярмарка. Вдруг появляется проводница с глупым вопросом: «Предъявите билеты!».

Милиция гонит зайцев по вагонам. Я – впереди, сзади дышит в гриву Алеаторика. Из-засады выскакивает начальник поезда, хватает Алеаторику и тащит его по вагону. Я кричу: «А я!? Я тоже нарушил».

Меня никто не замечает – мистика. Щёлкнул ключ в железной двери в корме, я бегу в нос, а там – тупик локомотива. Друзья роскошно закусывают, я меряю шагами средний проход до самой Москвы – один в холодной камере…