Эдуард Беспяткин - Малиновый звон

Ненавижу, блядь! Интересно, а Гитлер тоже на этой зоне чалится?!

Геббельс куда-то съебался. И вовремя. В помещение внесли носилки, на которых, словно блатной патриций, возлежал Грохотов. Правда, у патрициев, по-моему, не было таких насильственно раскрашенных лиц.

Писать о синяках и ссадинах в данной ситуации глупо и не нужно. Просто пред нами был воин, прошедший бородинское сражение, битву при Калке и Ватерлоо одновременно. Занесли Грохотова какие-то сатиры, а не черти. Хой и Якин помогли уложить его на нижние нары. Шофёр тихо стонал. К нему подошёл доктор Боткин (я хорошо помню его фотографию из медицинской энциклопедии) и стал манипулировать над ним. Грохотов застонал громче, но мне почему-то стало легче.

– Все будет нормально, – произнёс через некоторое время Боткин. – Тем более, что здесь не умирают.

– Зато мучаются, – сказал подошедший Серёжа Есенин (короче, кого тут только не было!).

– Ты бы помолчал, берёзовый алкоголик, – оборвал его Хой.

– Да ладно тебе. Всё равно им придётся узнать, куда они попали. И чем раньше – тем лучше.

– Лучше для них будет поспать, пока не пришли надзиратели, – категорически заявил Боткин и неприличным жестом прогнал поэта в глубину казармы.

Я вдруг почувствовал непреодолимое желание естественного сна и, последний раз взглянув на Грохотова, провалился в полупрозрачную негу. Там мне приснилась запотевшая бутылка «Хлебной» и шашлык с помидорами и луком. А ещё я увидел бесконечную дорогу в светлое будущее и неизвестного мне Никиту Михалкова в сандалиях и с уставом караульной службы в волосатых руках.

Как говорили египтяне, вытирая папирусом загорелые задницы, «скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается».

Да вам не похуй, как оно там? А там – это не здесь. Короче, прошло немало времени, пока мы оклемались и стали по-тихому «въезжать в тему».

В общем, нас приняла колония общего потустороннего режима. Даже магазинчик был. Только здесь никто ничего не жрал, а только все курили и в карты резались. На тюрьме, где сидели великие люди, даже карты были запрещены. Один хуй, играли и там…

А вообще, тут без описаний не обойтись. Так что, если кому в ломы читать эти описания, отправляйтесь варить кофе или сразу переходите к следующей главе. А я продолжу.

Сперва насчет светила. Это, граждане, ни разу не солнце и даже не луна, а просто повисла в небе какая-то хуйня наподобие прожектора, затянутое белёсым туманом и бросающее невнятный свет на окрестности. Мигала эта лампа с частотой «день/ночь».

Впрочем, освещения хватало для того, чтобы по скромному обозреть местность. Только это не нужно. Нечего тут смотреть. Куда ни глянь – сплошь скучная каменистая равнина, окружённая рыжими каньонами. Прямо поперёк неё (или вдоль) текла густая река, напоминающая расплавленную смолу, коей и оказалась на самом деле. Небо было постоянно затянуто серыми тучами, маскирующими день под ночь и наоборот.

На территории колонии всё поинтересней. Бараки были выстроены по типу Нью-Йоркских авеню, квадратно-гнездовым способом. Всё строго перпендикулярно и просто. Вот мы-то их и строили. Такая вот эффективная жилищная программа. Трудись, грешник, и не вякай.

А грешники тут попадались всякие. Были авторитетные и в законе, а в основном так – по «бакланке». На тюрьму попадали те, кто оставил понтовый след в истории, а которые задвинулись в подворотне от паленой «черняшки» или захлебнулись собственной блевотиной, тянули срок по скромному, на поселении. Тут всё велось по понятиям, а если какой беспредел и случался, то тузы его быстро разруливали.

Я, Якин, Грохотов и Зуаб попали сюда по какому-то каналу и потому покойниками не считались. Ну, вроде как под следствием. Вообще, в основе любой личности главную роль играло информационное поле, а уж в каком агрегатном состоянии оно находилось, не важно, телесная или там призрачная оболочка, – по барабану. Структура наших организмов была иная. Это и хорошо, и плохо. Хорошо, что мы ещё потенциально живы, а плохо потому, что нам надо было жрать, срать и ещё всяко там.

А ещё бухать нам хотелось, как настоящим людям. Но с этим тут напряжно. Впрочем, как и с женским делом. В бабских бараках было этой красоты порядком, но они как бы фантомны были, то есть призрачны. И грешить с ними – всё равно, что трахать одинокое летнее облачко или дым от кадила.