Владимир Ситников - Чёрный квадрат с махоньким просветом

– Сила есть ума не надо, – говорил дальнобойщик Зверев, – Лёнька, конечно, бил.

– Не я, – отпирался тот.

– Как это не ты? – басил могутный дальнобойщик Демид Зверев, который любил, чтоб всё было по справедливости. Беззубый вставал с вытянутой ладонью. Теперь Зверев ему врежет так, что не устоишь а ногах. Антон тоже присоединялся к играющим. Хоть размяться немного.

А ещё можно было сыграть в чехарду. Но тут трое на трое. Сначала их тройка встаёт, пригнувшись друг к другу, а другая с разбегу прыгает на них. «Осёдланные» везут до противоположной стены. Хорошо, если в команду попадёт Демид Зверев. Он и один может троих увезти.

Такая разминка оживляла всех, и Антон ненадолго отвлекался от горестных дум.

Возвращался от следователя мрачный олигарх. Видать, с пристрастием допрашивали его, потому что он мрачный ходил по камере, наводя уныние.

А Лёнька спешил выдать страшилку о том, как «следак»-следователь при первой ходке ещё держал его в противогазе.

– Я чуть не задохнулся. Во как было! – кричал он.

– Они умеют, – подтверждал Демид Зверев.

В письмах домой и Вике Мишка на целой тетрадной странице перечислял, что ему надо в следующей передаче. Лерка послушно всё исполняла.

– Шмара у меня, что надо, – хвалился Мишка. Он уже усвоил тюремный быт и, видать, тот не сильно его тяготил.

Антон ждал писем от матери, от Николая Осиповича, и, конечно, от Светки. Она должна написать ответ на его горестные послания.

Николай Осипович в своих нечастых письмах по-прежнему напоминал Антону, что тот – будущий художник. «Художнику, как пианисту, нельзя без тренировок. Этим-то в камере можно, наверное, заниматься». Если в первой передаче была пачка твёрдой ватмановской бумаги и карандаши, то во второй картонки и фломастеры. Но и это воспринял Антон, как насмешку и бесполезное желание отвлечь его от горестных раздумий.

Николай Осипович ещё деловые приписки делал в письме: «Не стесняйся работать на людях. Ведь только тогда ты сможешь брать сюжеты из жизни. Многие из них могут стать материалом для будущих картин. Помнишь, как Репин искал типажи для «Запорожцев, пишущих письмо турецкому султану», а как Суриков искал прототипа для портрета юродивого к картине «Боярыня Морозова», и для «Утра стрелецкой казни»?

Всё Антон помнил, но рисовать боялся.

Лёвку Утробина из пригородной деревни Садаки, попавшегося на ограблении садовых участков, тоже мучило раскаяние и он хотел попросить прощения у матери, но слов таких не мог найти и уговаривал Антона написать для него ласковое и покаянное послание.

– Так ведь все поймут, что это не ты писал, – пытался вразумить его Антон.

– Но ведь я так думаю, – оправдывался Лёвка. – А ты напиши. Я за тебя камеру помою, когда ты будешь дежурить.

Садился Антон за покаянное письмо Лёвкиной матери.

Колебался Антон, как начать рисовать. Все станут над ним изгаляться. Но пишут же здесь письма домой. Вот и он решил, что сядет будто за письма, а сам сделает набросок. Конечно, для начала нарисовал Лёвку, потом Мишку Хаджи-Мурата. Мишкин портрет давался легко: острый жёсткий взгляд, зубы наголо.

Как в «Колыбельной» у Лермонтова: «Злой чечен ползёт на берег, баюшки-баю». Мишке портрет понравился. Он ещё три заказал: матери, деду и Лерке.

А потом набросал Антон портрет олигарха и передал ему. Может, понравится тому.

– Ты смотри, Малевич, – усмехнулся олигарх. – Есть что-то похожее на меня.

А потом поговорили о «Чёрном квадрате». Слыхал и о нём олигарх.

– Ты Малевич, а я вот стал нерукопожатным, – посетовал он.

– Ну, на Малевича мне долго надо учиться, – сказал Антон. – Да и вряд ли выучусь. Я пока Маляревич. Маляр. Хотите ещё вас нарисую?

– Пожалуй, нет. Вид у меня пока не товарный, – отказался тот.

Написал об этом Николаю Осиповичу.

– Ну, попал ты в «Чёрный квадрат», так что из этого? И в чёрном бывают просветы. Я уверен, что всё будет хорошо. Главное – не унывай».

Больше всего огорчало Антона то, что не было писем о Светки.

Ах, как хотелось прочитать её слова, а ещё лучше на свиданке увидеть её. Лерка на свиданку к Мишке пришла, а Светка, видимо, куда-то уехала. Фотку бы ему Светкину. «Опустела без тебя земля, если можешь, прилетай ко мне», – напоминал он ей в письмах. Набросал её портретик по памяти. Тайно любовался, но никому не показывал. Начнут расспрашивать, насмешничать. А что он скажет? Ещё чего-нибудь сморозят насчёт её красоты.

Когда набрасывал карандашом очередной портрет сидельцев, сокамерники подходили.