Саян З и Женя Ф. - Бурят цвета хаки

Поставила чайник, одела валенки. Дрова завалены снегом, дорожки не видать. Снега, тьма просто. Присела у крыльца. Поёжилась.

Заварила пакетик чая, закинула охапку в печку. Включила телевизор. Новости тоже стали обычными. Мы побеждаем, они проигрывают. У нас всё хорошо, у них плохо. Мы хорошие, они плохие.

Про ракеты, танки и прочее она ничего не понимала. Вроде мы молодцы, вроде дело правое. «Агитпром» привычно дул в фанфары…

Колонна 2-го гвардейского, танкового… Засада… Потерь нет.

Она вздрогнула. Достала записную книжку. Перечитала. Переключила канал. Послушала. Второй гвардейский танковый.. Всё правильно.

Звонок, второй, третий. Ничего. Аппарат абонента выключен. Земля поплыла. А телевизор всё хвалил и хвалил русскую армию.

Сидя в автобусе, она вспоминала, как звонила в часть, как обрывала телефоны военкомата, полиции, комитетов. Никто ничего сказать не мог. Жертв нет. Пропал без вести.

Через месяц появился капитан, командир той колонны. Принёс похоронку. Рассказал про обстрел, как сам чудом спасся. Как всё горело, как добивали. Почему сам живым приехал, не рассказал.

Часть дороги, на которой разбили колонну брата, была на территории противника. А значит, что искать надо с той стороны. «Наши» в этом не помогли и не помогут уже. Значит, надо за границу.

Загранпаспорта у неё не было. Она подала документы, но сроки, сроки. В части помогать не хотели, отправляли то к одному офицеру, то к другому. Те ничего сделать не могли, может, не хотели, может, не могли.

После очередного посещения части к ней подошёл человек. Обычный русский парень, видно, что из военных. Протянул сложенный вдвое листок. Молча, отдал и ушёл.

В трамвае она раскрыла лист, там было одно слово «Легион» и номер телефона. Домой в деревню она не вернулась.

Думала недолго. Бросить брата она не могла. Их во всём мире было только двое. Брат и сестра. И брата надо спасать. Родина спасать его не хочет.

В дешёвой «профильной, для работников» гостинице она подолгу читала о Легионе. И «наши» отзывы, и иностранные. По нашим получалось, что это предатели, по иностранным – настоящие патриоты. В любом случае, Легион воевал в Европе.

И присоединиться к нему было преступлением. С уголовным наказанием, а может и чего хуже, если в плен попадёшь.

По вечерам она думала о родине. О своём отношении к ней. В школе уроков патриотизма не было. Как и комсомола, политинформации и прочей советской «патриотической атрибутики».

Воспитатели про «Любовь к Родине» не рассказывали. Праздники советские, конечно же, отмечались. Как отмечались. После всех занятий приходилось торчать в актовом зале, учить стихи, маршировать классом, а потом всей школой. В общем, муштра, а не праздник. И со временем, выработалось соответственное отношение к торжествам.

После окончания школы, когда наступил День страны, оказалось, что не нужно ничего учить, не нужно ходить строем, не нужно выступать на сцене. Этот выходной она пролежала дома. С книгой и чаем.

Как и остальные «праздники».

Однажды, в детдоме, их возили в большой город в другом конце страны. Санкт-Петербург. Настоящий, почти европейский. С огромными улицами, фонарями и людьми. Эти люди были другие. Они отличались от деревенских, от детдомовских, от всех местных.

После возвращения она плакала. Она не хотела возвращаться. Мир, в котором она жила, теперь казался ей серой копией, подделкой настоящего мира, настоящей жизни. Она хотела в Европу. В мир других людей, других ценностей. Она верила, что там не надо маршировать в день какой-нибудь революции.

Детдом и деревню своей родиной она не ощущала. Как и райцентр, и город. И не знала, как это ощутить. Так, как это описано в книгах или кино. У неё не было душевной привязанности к Партии или берёзке во дворе. Двор детдома она не любила. И всегда хотела из него сбежать. А потом оказалось, что двор гораздо шире. Почти до Санкт-Петербурга. Рыба ищет, где глубже – мечтала она.

Но понимала, что судьба у неё простая. Институт, продавец, замуж, дети. В райцентре, максимум в городе.

Судьба была понятной до этих утренних новостей.

Она смотрела на листок. Это был единственный возможный вариант, чтобы найти брата. Найти хоть что-то. Но «внутренняя интеллигенция» отговаривала её. Она боялась стать предателем в чьих-то глазах. Она боялась тюрьмы. Она боялась осуждения в чьих-то глазах. Хотя кому она тут нужна?

А там брат. Единственный родной человек, которого забрала родина. Да и родина ли это?