Арина Полядова - Царская дочь

Служение оказалось интересным (Толян выехал на евангелизацию в Прибалтику, будто там живут сплошные магометане и буддисты). У него хорошо получался воскресный церковный конферанс.

Здесь, в этой church, всех поздравляли с воскресным днём, пастор молился за богослужение, хором читали Отче наш, какой-нибудь брат – псалом на выбор. Исполнялись гимны «перед началом собрания» (слова проецировались на большом белом экране, и соседи следили, чтобы все пели). И две проповеди разных проповедников.

Бразды правления временно перешли к брату Агайку. Его проповеди слушать было вообще невозможно, и сестра Катя спускалась вниз, что не возбранялось. И видела, как церковные дети сидят в кухне с чужими взрослыми и пьют себе чай с печеньем.

Женщины здесь тоже должны носить платки и юбки до пят, но не все соблюдали, особенно молдаванки, которых было много. И сестра Михайлова противилась. И девяностолетний старец Фёдор Константинович Крестовоздвиженский обозвал её «лесбиянкой» и купил клетчатую юбку, но сестра Михайлова передала её в помощь Донбассу. Вещь же новая…

Раиса же Михайловна наносилась платков ещё в Чечне. Правда, на сей счет, говорила злобно:

– У нас нет такого хамства, чтобы заставлять женщину носить платок! Везде продаются косыночки, повязочки… Когда я жила там, то носила.

Сестра Раиса Михайловна не всегда надевала в американскую церковь платок, но если повязывала, то исключительно красивый: то алый, то изумрудную косынку, изумительно подходящую к белым волосам. Ал лал, зелен изумруд. А вот брюк она не носила, как Катя – юбок.

В старой «Международной христианской газете» один пастор писал, что «женщины носят брюки женские, а не мужские».

Раиса Михайловна, у которой не было дочерей, одни мальчики, очень хотела, чтобы новая сестра выглядела, «как настоящая христианка». Но Михайлову от слова «христианство» уже тошнило как от аналогового «сектантству». Вот православие – другое дело. А эти Иваны, родства не помнящие! С чего они решили, что америкосы – самые умные?

А Раиса Михайловна надавала ей «христианских» летних юбок. Пришлось надевать, раз уж она «идёт на промысел», – самую модную, ультрамариновую, из воланов. Катя чувствовала себя в ней голой.

Женщины в церкви детей Божьих на служении имели право спеть песенку или прочесть стишок. Две бабки, мать Валеры, и другая, Клотильда Фёдоровна из Ферзёва, всегда читали стихи собственного сочинения по тетрадке. Но сейчас брат Валера со всем выводком был в Ялте, а другая стихотворица – в Краснодаре у сына.

– Кто хочет сегодня послужить? – спросил брат Агайк в антракте между проповедями.

– Ой, а можно я? – оживилась сестра Михайлова.

И вышла к микрофону, и прочла стихотворение Эмилии Бронте «Моей душе неведом страх». Было очень странно слышать свой голос по бокам, из двух мощных колонок.

– Аминь! Благодарим! – по традиции ответил зал.

Раисы Михайловны в зале не было, она как раз спустилась вниз присмотреть за обедом. Узнав, что «воспитанница» приняла участие в служении, женщина расцвела:

– Слава Богу!

После богослужения проводилась вечеря любви – чаепитие с бутербродами. Специальный человек, брат Гена, нёс служение снабжения, закупая в гипермаркете каждое воскресное утро сыр, варёную колбасу, белый хлеб, чай и сладости. Но такая благодать была не везде: сёстры сказывали, что в главном доме молитвы страны бутерброды полагались только членам церкви. А может быть, и врали: это же бывшие пятидесятницы, не совсем в себе от видений и прочих «действий Духа Святого».

И всё богослужение Михайлова испереживалась, что ей не удастся взять домой бутербродов. Но всё обошлось, Раиса Михайловна пособила.

– Вон Елена Даниловна всё время бутерброды домой собирает! А ведь не такие уж они и бедные! У её дочери – машина хорошая!

Толяна не было, и в church дышалось легче. Да и много кого не было: молдаване и прочие потянулись на родину, как караван гусей. Места в машинах стали на вес золота, и возили только бабок, на местном диалекте – сестёр-стариц , хотя у их детей и внуков имелся собственный автотранспорт.

Теперь сестра Михайлова с нетерпением ждала воскресенья, но не только из-за бутербродов: у неё появился стимул, и к каждому богослужению она готовила духовное стихотворение. Энн Бронте, «Кающемуся»; нет, слишком мрачно, и свечной атрибутики у детей Божьих нет, поэтесса – дочка англиканского священника. Вот иеромонах Роман, но его нельзя: дети Божьи ненавидят и высмеивают Богородицу, хотя должны почитать всех библейских героев! Называют же они своих отпрысков Давидами и Евами!