Арина Полядова - Царская дочь

Сестра Михайлова наябедничала, как сестра Нина Андреевна шёпотом назвала Раису Михайловну «однорукой».

– Благослови её Господь многократно! Сколько я ей уколов понаделала, сколько лекарств за свой счёт купила!

– Мне бы такое даже в голову не пришло.

– А ты тогда была одета лучше всех, даже лучше Гали! Тебе так хорошо в этих брючках!

Благодаря Раисе Михайловне сестра Катя оказалась одетой лучше всех в церкви детей Божьих. А на общение она приходила в брюках в мелкую клетку и шёлковой светлой блузке.

И снова они собрали несколько тюков, вызвали такси до Камволина. Раиса Михайловна звонила не в фирму, а водителю, с которым договорилась на стоянке.

И Катя снова вернулась домой с подарками. В домоуправление она не пошла. Было холодно, солнечно, и ей не хотелось портить себе настроение. А товарищ Компанейцева так и не позвонила и ничем не помогла, хотя сама просила обращаться, если что. Но Катя на это и не рассчитывала.

На свадебный плов она тоже не явилась, хотя искус был: в то самое воскресенье, когда Михайлова открыла в своей жизни новую, харизматическую страницу, Максим приготовил свой плов, правда не из говядины, а всего-навсего из курицы, крылышек и белого мяса. В тот же день приходил Родион, у которого была банковская карточка, которую брат Костя (родной, а не по вере) дал ему для закупки стройматериалов. Её нельзя обналичить в банкомате, но можно отоварить в любом магазине, поэтому они с Максимом и накупили всякой снеди: макарон, картошки, лука, курицу, сосисок, яиц, сахара, паштета и колбасы – всего на полторы тысячи рублей.

«Брат, я не могу оставить эскадрон».

Михаил Булгаков, «Красная корона» (Historia morbi)

Теперь Максим работал на ТЭЦ, метро «Октябрьском поле». Они утепляли здание, Костя Реут получил подряд. В трудовой книжке это не фиксировалось, только список работников подавался.

Октябрьский вечер был мрачен, что не удивительно. Но всё же Михайлова не ожидала от него совсем плохого.

Приехал Максим и сказал:

– Купи мне сигареты.

– На что?

– Займи у кого-нибудь.

– У меня никого нет.

– Тогда иди и настреляй.

– Сам иди.

– Я устал. Иди за сигаретами.

– Не пойду.

– Сейчас я буду злой.

Катя не придала его словам никакого значения. Этот тупой диалог повторялся из года в год.

И вдруг лицо Максима искорёжила дьявольская ненависть, и он стал крушить и переворачивать мебель.

– Что, сука? Пойдёшь теперь за сигаретами? Вон мелочь, купи у таксистов!

Это был ужас. А что дальше-то будет?

И Катя, накинув финское пальто от Раисы Михайловны, выбежала на улицу. Даже если ей и было, куда пойти переночевать, она ни за что не оставила бы квартиру озверевшему безумцу!

На стоянке такси у круглосуточного магазина пусто. В скверике, созданном старшей по дому-башне, дико ржали малолетки. Но вот у секонд-хенда она заметила приличного мужчину в возрасте, выгуливавшего пуделя. Катя подошла к нему и просто сказала:

– Извините, вы курите? Вы не могли бы продать мне пару сигарет? А то у меня муж буянит…

И мужчина достал из куртки пачку красного «Святого Георга», и дал ей две сигаретины. От платы раздражённо отказался. А его пудель приветливо завилял хвостиком.

Получив желаемое, Максим сразу сделался сладким. Катя же не стала с ним разговаривать и ушла спать.

Получалось, она живёт под одной крышей с человеком, который болен психически. То ли ещё будет?

В следующее воскресенье, уже в начале ноября (а листья так и не опали!), Михайлова вновь собралась на утреннее служение в церковь харизматов, хотя то, первое, и повергло её в крайний ужас. Пастор, увидев её, расплылся в улыбке:

– Здравствуйте, Катя. Как дела?

– Привет, драгоценные!!! – заорал кто-то в микрофон.

Всем раздали листочки с текстами, на этот раз другими. Девушку в узорчатой накидке сменила певица в каком-то кукольном васильковом платьице, а «битлз» так и не переоделась.

В уголке появился столик под бордовой скатертью, с зажжённой свечкой в высоком подсвечнике, с ресторанной посудой под серебряными крышками, – хлебопреломление.

В церкви детей Божьих причастие тоже проводилось в первое воскресенье каждого месяца. После собрания брат Толян читал Евангелие от Луки и ломал булку перед залом. По рядам пускали два блюда с наломанным хлебом. Взять кусочек и прожевать его с умильной рожей могли лишь свои , – «члены церкви». А ещё Толян освящал самое настоящее красное вино и самолично нёс его в чаше ; все стояли и отпивали из одного «кубка».