Мара Винтер - Когда сгорают мечты

– Да пошел ты в жопу, Холлидей. Ты и вправду больной.

Он не затрудняет себя ответом.

Сооружение в несколько корпусов напоминает гигантский муравейник. Тут и там копошатся студенты, стекаются в разномастные группки. Красотки в еле прикрывающих задницы юбках вытаскивают длинные ноги из автомобилей, приветствуют друг друга поцелуями в щёчку, обнимаются, не касаясь. Качки гоняют по извилин…е кадры из порнухи, тешась надеждой прочистить трубы у тёлочек. Есть и неудачники, вроде меня. Невидимки с тоской во взоре.

Школа как школа. Сборище долбоёбов.

Останавливаемся. Прямо перед носом курит девчонка с синими волосами. В ней есть что-то азиатское, но глазищи такие здоровенные, что кажутся почти круглыми (пушистые реснички в пол-лица, со вкусом подобранные тени). Хоть сейчас сниматься в шоу, где фрики. Трёхдюймовая подошва криперов не даёт ей роста: крошечная. В свободных джинсах. На них пятна краски. В огромной серой футболке с надписью: «Отъебитесь». Руки изящные. Из-под мешковатой одежды одни руки и видно. Взгляд – тёмный и отрешённый.

Мой водитель (не брат уж точно) перемахивает через бортик и кладёт руку на её плечо. Мне остаётся возвести очи горе и выйти из машины, открыв дверь.

– Привет, Долли *. Подумала над моим предложением?

{ * Dolly (англ.) – куколка. }

Девочка ловко выворачивается из-под его руки. Не меняясь в лице. Плечи дёргаются: либо противно, либо больно. Голос у неё мелодичный, а то, как именно она его отшивает, заставляет меня задержаться ещё ненадолго.

– Мне довольно удушья от растворителя, когда рисую. Будь так добр, Тони. Раз уж взмахнул членом, удуши себя сам. Пожалуйста.

Тони сокрушённо вздыхает, парируя:

– Кэт в своем репертуаре. Одумаешься, сама приползёшь, да поздно будет.

Кэт крепко затягивается и выдыхает волны дыма в его физиономию:

– Переживу.

Он глядит на неё. Глядит на меня. Забрасывает полупустой рюкзак за спину. Уходит в люди. Его прибытие вызвало ажиотаж. Глаза, уши, языки по самые сплетни, носы по самое любопытство, ноги и руки, всё сменило направление. На него нацелен прожектор. Провинциальная легенда, значит. Ну-ну. Я иду к куколке, что легенду отбрила. Куколка держит сигарету (ногти – обкусанные, синие). Не поворачивается, предупреждая шорох моих шагов:

– Лучше держись от него подальше. Сволочь ещё та. Подотрётся и в унитаз смоет.

– Рад бы. – Дёргаю углом рта, изобразив усмешку. – От сводного брата, да в собственном доме… подальше удержишься, конечно.

Вскидывает лицо, озирает меня из-под густой туши. Отмечаю, что с гримом она переборщила: вблизи смотрится, как маска на венецианском карнавале.

– Сочувствую. Запасайся валерьянкой. Нервы он перегрызает на раз-два.

Кто она ему? Злая бывшая? Или гордая несостоявшаяся?

– Это я и сам понял. – Додумавшись, что неплохо бы представиться, говорю: – Я – Крис Марлоу.

– Кэтрин Саммер. – Тушит бычок о собственную сумку. Складывает туда же, в передний кармашек. – Хочешь, встретимся в перерыве. Я тебе всё покажу. На самом деле, тут неплохо. Если не считать, таких вот кадров.

Мне везёт. С первых шагов наткнулся на возможного приятеля. Немного в том же темпе, и примерещатся кинозрители, поглощающие вёдра попкорна, чтобы моя судьба лучше переваривалась.

– Здорово. Значит, увидимся.

Кэтрин кривит рот. В её глазах нет радости, но есть… понимание.

Дальнейшие события не заслуживают того, чтобы о них упоминать. Получение расписания, сухопарая остроносая тётка, дежурная улыбка и пожелание удачи. Героические усилия против храпа на уроках, информация – ватный ком.

Обед, вкуса которого не я ощущаю (со вкусом у меня серьёзно что-то не так). Взарез с собой выискиваю среди школьников длинноволосое наваждение. Тони появляется в кафетерии, окружённый… кем только ни окружённый. Высокая причёска Кэтрин заслоняет его, не всего, частично. Синие завитушки, аж до пояса, с макушки начёсаны и подобраны клетчатым бантом. Корни – синие. Натуральная синяя. Из-под консилера вылезает синева… и на шее… синяки? Её били? Нет. Свет так падает. Она отнюдь не напоминает жертву. А я цепляюсь к мелочам, чтобы не смотреть на проклятого братца.

Кэтрин, которая Кэт, не говорит о нём. Рассуждает абстрактно:

– Люди здесь, у нас, так пытаются выделиться, что теряют индивидуальность. Почему бы ни выражать то, что уже есть, не гонясь за чьими-то тенями? «Быть как кто-то», – кто заслуживает, всерьёз, если нет богов, подражания? Жил себе человек, творил и резал кожу, потому что жить было больно. Другой увидел его и скопировал. Боли в нём не было, было желание крутости, тёмная романтика кумира. Вот я и говорю: зачем всё это? Есть ли резон пустоте подражать тому, о чём она понятия не имеет? И, если все – пустота, есть ли хоть один из всех – не? Мне не надо алтарей, капищ, пирамид, даже бога не надо, мне бы знать… с чего себя списывать. Но, похоже, поиски – глупость. В их корне обман. А в Калифорнии курортничают, чего всем желают. Так что…