Мара Винтер - Когда сгорают мечты

Убийство убийством, а похоть не спрашивает.

Каждый день, просыпаясь, я возношу мольбы (самому себе, за отсутствием богов), чтобы это прекратилось. Убеждаю себя, что оно – глюк программы в моём компьютере, за лицом. Ошибка, которую можно и нужно исправить. Но, стоит столкнуться с ним в коридоре, издали заслышать шаг, ковыряя вилкой пудинг и обнаружить свеженьким, из душа, в съехавшем полотенце…

Я сижу тихо. В виски лупит кровь. Хочется всё того же: непонятно, чего. То ли припечатать его шокером, выдавить глазные яблоки и съесть вместо садовых, то ли содрать набедренную повязку. Зачем? Да так. Без смысла, вот что меня убивает. Ладно бы блядь. Понять можно. Тупую блядь понять нельзя.

Я сижу тихо. Кэтрин садится возле меня, на диван, под ведьму.

– Не представляю, – говорит она. – Как это я раньше умудрялась делать столько всего? Нет, я всё представляю. Вглядываться в мир и в картины, вдохновляться, создавать, читать, черпать идеи, выражать… кольцо, где нет только одного, того, что отвлекает: других людей.

– Что произошло? – говорю я. Предполагая ответ.

Без макияжа, лицо чистое, на вид не старше двенадцати. Пудриться с такой кожей, я считаю, грех, порнуха – нет, а это да. И кто надоумил её прятать за толщей грима нежную, как у новорожденного, кожу?

– Случился мой интерес к запретному. Мама смотрит так на меня так: учись. Папа смотрит: замуж девственницей. Узнал бы про Тони, убил бы, не думая. Тот потому у меня ни разу не был. Настал момент – миры стали малы, даже огромные. Захотелось самой, на себе, всё испытать. Вот и вышла в свет без бронежилета. Скажи мне, Крис, – тёмные, порочные глаза: тёмный водоворот. – В Нью-Йорке так можно, спрятать кого-то в пряничный домик?

– Не знаю, – признаюсь. – Я там в кругах, где прячут, не был. У нас было куда проще: вот ты, вот мир, хочешь жить, умей вертеться. Счёт за квартиру, мама одна, ей трудно, на лестничной площадке так накурено, что мой дым не чуешь, с общего балкона можно, но когда нет ветра, иначе унесёт вместе с сигаретой. Школа, работа, читалка. Задница Манхэттена. Комплекс многоэтажек, серость, лужи, плохие дороги. Что я могу сказать о прятках? Ничего.

Мы смотрим друг в друга. Дольше, чем бывает у друзей. Ближе, чем бывает у посторонних.

– У каждого из нас своя крепость, – роняет Кэт, отводя взгляд, – и своя клетка. – Руки на коленях. Младшая сестра, Лиз, зовёт её Китти. Котята так не глядят.

Разгар октября. Изморось крошевом оседает на коже. Иду домой, отчаянно мечтая незаметно проскочить мимо Тони. Его машина здесь, значит, ничего хорошего мне ждать не приходится. Не расшнуровывая, стягиваю кроссовки. Вешаю на крючок куртку.

В кухне скворчит что-то ароматное. Вместе с запахом летит звук, что-то из репертуара Korn. Мама готовит ужин. Стою на входе, слушаю. Произношу: «Привет». От внезапности кулинарка чуть ни подпрыгивает, оглядывается и с таким облегчением улыбается, будто до меня в гости лез Фредди Крюгер.

– Только ты умеешь так тихо ходить. – Волосы подколоты карандашом, типа китайской палочки, в пучке. Из трёх проколов в каждом ухе серёжки-гвоздики продеты в одни ближние. Откладывает нож (шинковала овощи). Спрашивает: – У тебя всё хорошо?

– Да. – Ну а что сказать? – Всё замечательно.

Сам справлюсь. Через мгновенье мать уже подначивает по поводу моей "подружки". С которой "никак не познакомится ". Я отделываюсь общими фразами и, сославшись на усталость, иду к себе.

Шмыгаю в дверь. Замыкаюсь ключом. Через минуту отмыкаюсь обратно. Поди меня пойми. Говорил про тупую блядь? Говорил. Таких убивают первыми.

Включаю электронную книжку. Влезаю с ногами на кровать. Сегодня рассказ – способ провалиться в иную реальность, метнуться от надуманных проблем к проблемам вымышленным. Папка: ужасы.

Лежу, став не-собой. Персонаж мучается саспенсом. Вздрагивает от шорохов. За пределами убежища его поджидает неопределённость, сквозь запотевшее стекло не разобрать чётких очертаний, призраки пугают сильнее. И непонятно, что именно заставляет трястись, сжимаясь в позорный ком. Чего ты боишься? Самой твари? Себя, в качестве безвольной жертвы? Или же того, что хочешь быть найденным?

Дверь скрипит, не скрипя. У брата, который не брат мне, лицо неправильное. Не лицо у него: маска. Кто под ней? Что?

– Джемма просила передать: спускайся ужинать.

Папочкина подстилка его удивила. Они с мамой на короткой ноге, к вящему её восторгу и моему недоумению. Болтают о музыке, обсуждают какие-то свои вещи. Добрым товарищам наш разлад – не помеха, их возрастной разлад – не помеха тем более.