Хантер Томпсон: Дерби в Кентукки упадочно и порочно

«Просто представь себе, что ты попал на большую чокнутую барахолку под открытым небом», – сказал я. «Если ее обитатели выйдут из-под контроля, мы насквозь вымочим их в Мэйсе». Я показал ему баллончик «Химиката Билли», поборов в себе позыв разбрызгать его через все помещение на мужичка с крысиной рожей, прилежно печатающего что-то в секции Associated Press. Мы стояли у бара, потягивая скотч и поздравляя друг друга с внезапной, незапланированной удачей в получении двух пресс-удостоверений. Леди за стойкой была очень дружелюбна к нему, сказал Стэдман. «Я сказал ей свое имя и она выдала мне все, что было надо».

К обеду мы держали все под контролем. У нас были места, выходящие на финишную прямую, цветное ТВ и бесплатный бар в комнате для прессы, а также подборка пропусков, с которыми мы могли попасть куда угодно, хоть на крышу клабхауса, хоть в жокейскую. Единственное, чего нам не хватало, был неограниченный доступ в святая святых клуба, секции «F&G»… и я чувствовал, что он нам нужен, чтобы посмотреть на нализавшихся виски губернаторских халдеев в действии. Губернатор, свинорылая нео-нацистская шлюха по имени Луис Нанн, должен был сидеть в «G», вместе с Барри Голдуотером и полковником Сандерсом. Я был уверен, что нам удастся попасть в «G», где мы сможем расслабиться, потягивая джулеп, и впитать в себя часть атмосферы и особых вибраций скачек.

Все бары и закусочные также располагались в секции «F&G», а клубные бары в день Дерби – это особое зрелище. Наряду с политиканами, светскими львицами и местными олигархами, каждый полубезумный дурень, у которого есть хоть какие-то мазы в пределах пятисот милль от Луисвилля, наверняка упьется в муку и сольет здесь кучу баксов и, в особенности, покажет, кто он есть на самом деле. Бар Пэддок, возможно, лучшее место на ипподроме для того, чтобы посидеть и понаблюдать за лицами. Никому и в голову не придет, что на него пялятся, потому все здесь и находятся. Большинство людей проводит большую часть своего времени в Пэддоке; они могут посидеть за одним из деревянных столиков, откинуться в удобном кресле и понаблюдать за постоянно меняющимися ставками на большом табло за окном. Черные официанты в белых форменных пиджаках ходят туда-сюда с подносами с выпивкой, пока эксперты обдумывают свои шансы и размышляют над счастливыми номерами, или просматривают списки участников в поисках благозвучных имен. К кассам тотализатора и от касс постоянно движутся толпы людей. Затем, когда все ставки уже сделаны, поток людей уменьшается и все идут на свои места.

Ясное дело, мы должны были отыскать способ подольше задержаться завтра в клабхаусе. Но «бродячие» пресс-карты были рассчитаны только на получасовое пребывание в секции F&G, и предположительно, с ними журналисты могли опубликовать лишь немного торопливо сделанных фотографий и интервью, но карты не давали возможность проходимцам вроде меня и Стэдмана весь день находиться в клабхаусе, напрягать местную элиту и свистнуть лишнюю сумочку или две, болтаясь по трибуне. Или опрыскать Мэйсом губернатора. Ограничение во времени не было проблемой в пятницу, но в день скачек «бродячие» пропуска будут жестко контролировать. И если дорога от мест для прессы в Пэддок займет десять минут, и еще десять минут займет возвращение, то для серьезного наблюдения за публикой почти не останется времени. А в отличие от большинства присутствующих журналистов, нам было абсолютно по барабану то, что происходит на трэке. Мы прибыли сюда посмотреть на настоящий бал монстров.

Поздним пятничным вечером мы со Стэдманом вышли на балкон пресс-комнаты и я попытался описать различие между тем, что мы видели сегодня и тем, что будет происходить завтра. Я был на Дерби впервые за десять лет, но до этого, когда я жил в Луисвилле, я вынужден был ходить сюда каждый год. Теперь, стоя на балконе, я указал на большой луг, окружавший ипподром. «Все это, – сказал я, – будет запружено людьми; около пятидесяти тысяч, и большинство будут в щепки пьяны. Это фантастическое зрелище – тысячи людей будут падать в обморок, кричать, долбиться, топтать друг друга и драться разбитыми бутылками из-под виски. Нам придется провести снаружи немного времени, но там сложно передвигаться, слишком много тел».

«А снаружи безопасно? Мы вообще вернемся?»

«Конечно», – сказал я. «Только нам придется быть начеку, чтобы не наступить на чей-нибудь живот и не влезть в драку». Я пожал плечами. «Черт, да в клабхаусе прямо под нами будет почти также скверно, как на поле снаружи. Тысячи буйных, спотыкающихся пьяных, тем больше свирепеющих, чем больше они проигрывают денег. К полудню они будут жрать мятные джулепы, держа их в обеих руках и блевать друг на друга между заездами. Все здесь будет завалено телами, плечо к плечу. Будет тяжело передвигаться. Проходы между рядами будут скользкими от блевотины, люди начнут валиться на пол и хватать тебя за ноги, чтобы не быть растоптанными. Синяки будут ссать в штаны перед кассами. Ронять горстки монет и драться за то, чтобы нагнуться и подобрать их».