Андрей Темников - Зверинец верхнего мира

Едва ли не в самом начале всего снящегося она видела его красивую шляпу и пыльный костюм. Он сошел с коня и, воспользовавшись полуденной пустотой улицы, стал писать. Старуху это утешило: вот человек, который не спит: в армию не берут мужчин с ночным недержанием. Дальнейшее поубавило ей радости. «Замок?» – спросил гонец, угрюмо взглянув на пряху. Старуха махнула рукой в сторону замка, который хорошо видела со своей скамьи. «Далеко еще?» – «Примерно киломесяц», – отвечала старуха, так как сон уже овладел ее речью. И гонец ее ПОБЛАГОДАРИЛ.

И вот, едва только поднявшись, когда еще ныл отсиженный копчик, она набрела на поваленный ствол толщиной в сороковую бочку. Гонец был верхом на стволе. Хорошая у него была табакерка, да вот беда – табак в ней никак не кончался, значит, и он был снящимся, тот самый табак, при помощи которого он пробовал бороться со сном. «Веретено? – спросил он. – Так что в нем такого?» Старуха не отвечала. Этот спал уже так глубоко!

Из шалости, но, быть может, и с какой-нибудь тактической целью, разорявшие гнезда солдаты повсюду понабили гвоздей. Там, где лес неожиданно становился густым, это создавало много опасностей: всего один глаз! А ну как и не заметит он торчащей в дереве шляпки. На счастье пряхи ночь от ночи становилось холоднее. Выпадавший туман поблескивал в лунном свете, а иней вырастал в первую очередь на гвоздях. Они белели, все в сыпучих иглах. По ночам от этой угрозы старуха уже не отваживалась бродить. Она пыталась вернуться в деревню.

Однажды удалось. Очаг в ее отсутствие кто-то разрушил, кофе весь выпил, а вместо овощей из погреба на нее посмотрело множество ледяных шаров. Кто-то развратил ее постель. Стоило только старухе улечься на спину (именно так она и любила спать), как образовавшийся под поясницей бугор заставил ее принять положение, какого она не принимала вот уже лет пятнадцать – ровно столько, сколько исполнилось бароновой дочке, когда ее просватали. Остальные ночи ей пришлось проводить в замке. Там все оставалось на своих местах после того, как его покинули слуги. Попасть туда не сложно, он открывается без той снисходительной приветливости, с какой перед ней в обычные дни распахивались двери деревенских лавок, все было угрюмым, удручающим и соответствовало самому себе. Дубовая дверь парадного – можно и не надеяться, – казалось, была замурована. Сухая трава по грудь росла перед дверью, говорят, что сюда и при бароне никто не совался. Свадьба оставила замок тем низеньким черным ходом на задах строения, которым и теперь проникала туда старуха. Комнаты нижнего этажа, предоставленные мужчинам, оставались ей недоступными, зато вот помещения верхних женских покоев, куда вело два высоких пролета закопченной лестницы, исписанной кошками и непристойной печатью, – эти-то вот помещения – только выбирай. Все кровати здесь хорошо воспитаны, и можно спать, не опасаясь попасть в такое далекое прошлое, как у себя дома. Старуха приобщилась к зеркалам, пудре и папильоткам. Некоторые платья из гардеробной баронессы пришлись ей впору. И чепцы с лентами. И меховая накидка. Не было туфель, но это ведь и лучше, привычнее, ходить по лесу в деревянной обуви. А днем в замке становилось темно, из мужских окон валил трубный дым, доносились плоские сальности и раздавались по голому телу шлепки. Как оставаться? Она бежала в лес, кутаясь в меховую накидку баронессы. Раз, поздним утром, вот так удирая без оглядки, она услышала погоню, прокуренное дыхание, сиплую нежность гадкой просьбы. Но плох был гоняться покинутый замок. Оторвалась от него на приличное расстояние, а тогда распахнула плащ и неприлично погрозила ему веретеном, направив на него точеное острие. Какая усталая мука отразилась в его бессонных глазах! Он отвернулся, понуро добрел до замка и влез в открытое окно мужских комнат; был встречен глумливым хохотом и взрывами поросячьего визга. Солдатские шутки… Под окном отлеживалась фаянсовая табакерка со сценой в духе Фрагонара, которая украшала ее крышечку. Вечером она табакерку обследовала и ничего не нашла внутри, ни пылинки. С той поры на стульях комнаты, избранной переспать, на всех стульях и на том, что перед зеркальным столиком с пудрой и ножницами для локонов, оказывались большие бумажные люди. Мужчины. Сидели, свесив руки, ноги, как только и может бумага; торчало – острый отогнутый нос цвета моркови. Бояться их? Да нет же! Она сталкивала фигуру на пол и садилась к зеркалу пудриться, наблюдая за остальными, чтобы они не смели. Плоские мужчины не двигались. Но что входило в их намерения после того, как она закончит утренний туалет, этого никогда не узнаешь. Закончив, она каждого из них прокалывала веретеном, комкая и запихивая в корзину для бумаг, которая отыскалась в кабинете баронессы.