Чак Паланик - Бойцовский клуб (перевод А.Егоренкова)

Запах уксуса, и огонь на твоей руке в конце длинной дороги угасает.

Запах щелока и больничный блевотный запах мочи и уксуса обжигает твои раздутые ноздри.

— Все эти люди были убиты не зря, — говорит Тайлер.

Тыльная сторона твоей кисти набухает красным и блестящим, точно повторяя форму губ Тайлера, сложенных в поцелуе. Вокруг поцелуя разбросаны пятна маленьких сигаретных ожогов от чьих-то слез.

— Открой глаза, — говорит Тайлер, и слезы блестят на его лице. — Прими поздравления, — говорит Тайлер. — Ты на шаг приблизился к достижению крайней черты.

— Ты должен понять, — говорит Тайлер. — Первое мыло было приготовлено из праха героев.

«Подумай о животных, на которых испытывают продукцию».

«Подумай об обезьянах, запущенных в космос».

— Без их смерти, без их боли, без их жертв, — говорит Тайлер. — Мы остались бы ни с чем.

Я останавливаю лифт между этажами, а Тайлер расстегивает ремень. С остановкой кабины перестают дрожать супницы на столовой тележке, и пар грибовидным облаком поднимается к потолку лифта, когда Тайлер снимает крышку с суповой кастрюли. Тайлер начинает разогреваться и говорит:

— Отвернись. Мне никак, когда смотрят.

Вкусный томатный суп-пюре с силантро и моллюсками. Между вкусом того и другого, никто не учует что угодно из всего, что мы туда захотим добавить.

Я говорю «быстрее», и через плечо смотрю на Тайлера, опустившего свой конец в суп. Это смотрится очень смешно, — вроде как высокий слоненок в рубашке официанта и галстуке-бабочке хлебает суп своим маленьким хоботом.

Тайлер говорит:

— Я же сказал — отвернись.

В двери лифта есть окошко размером с лицо, через которое я могу обозревать коридор банкетного обслуживания. Кабина стоит между этажами, поэтому я вижу мир с высоты тараканьих глаз над зеленым линолеумом; и отсюда, с тараканьего уровня, зеленый коридор тянется до горизонта и обрывается вдали, заканчиваясь приоткрытыми дверями, за которыми титаны огромными бочками пьют шампанское со своими гигантскими женами, и утробно ревут друг на друга, украшенные бриллиантами невообразимых размеров.

«На прошлой неделе, — рассказываю я Тайлеру, — „Когда здесь со своей рождественской вечеринкой были Эмпайр Стейт Лойерс, я поднапрягся и выдал им все в их апельсиновый мусс“.

На прошлой неделе, — рассказывает Тайлер мне, — он остановил лифт и спустил газы на полную тележку «бокконе дольче» на чаепитии Юношеской Лиги.

Понятно, Тайлеру ведь известно, что меренга вберет в себя душок.

С тараканьего уровня мы слышим, как плененный певец с лирой исполняет музыку титанам, поднимающим вилки с кусками порезанной баранины, — каждый кусок размером с кабана, и в каждом жующем рту — Стоунхендж из слоновой кости.

Я говорю — «Давай уже!»

Тайлер отвечает:

— Не могу.

Если суп остынет — его отошлют обратно.

Эти великаны отсылают на кухню что угодно без малейшего повода. Им просто хочется посмотреть, как ты носишься туда-сюда за их деньги. На ужинах вроде этого, на всех этих вечеринках с банкетами, — они знают, что чаевые уже включены в счет, поэтому обращаются с тобой, как с грязью. На самом деле мы не отвозим ничего на кухню. Потаскай «помм паризьен» или «аспержес голландез» вокруг да около, потом предложи их кому-то другому, и в конце концов окажется, что все в порядке.

Я говорю — «Ниагарский водопад. Река Нил». В школе мы все считали, что если руку спящего опустить в посудину с теплой водой, — он обмочится в постель.

Тайлер говорит:

— О! — голос Тайлера за моей спиной. — О, да! О, получается! О, да! Да!

Из-за приоткрытых дверей бального зала в конце служебного коридора слышен шелест золотых, черных, красных юбок высотой, наверное, как золотой вельветовый занавес в Старом Бродвейском театре. Снова и снова мелькают седаны-Кадиллаки из черной кожи со шнурками на месте ветрового стекла. Над машинами шевелится город офисных небоскребов, увенчанных красными поясами.

«Не переборщи», — говорю я.

Мы с Тайлером стали настоящими партизанами-террористами сферы обслуживания. Диверсантами праздничных ужинов. Отель обеспечивает такие мероприятия, и если кто-то хочет есть — он получает еду, вино, фарфор, хрусталь и официантов. Он получает все нужное, внесенное в общий счет. И, поскольку он понимает, что его деньги тебе не грозят, то для него ты — всего лишь таракан.

Тайлер участвовал один раз в проведении такого праздничного ужина. Именно тогда он превратился в официанта-ренегата. На этой вечеринке с ужином Тайлер подавал рыбные блюда в эдаком белостеклянном доме-облаке, который, казалось, парил над городом на стальных ногах, вкопанных в откос холма. В тот момент службы, когда Тайлер мыл посуду от блюд под соусом, на кухню вошла хозяйка, сжимающая обрывок бумаги, который трепетал как флаг, — настолько тряслись ее руки. Мадам прошипела сквозь стиснутые зубы, что хотела бы знать — не видел ли кто-нибудь из официантов, как какой-нибудь гость проходил по коридору в спальную часть дома? Особенно женщина. Или, может, хозяин.