А. Елистратова - Ричардсон

Смирение представляется Ричардсону наилучшим украшением тех, кто принадлежит к этой "полезной части мироздания", и он щедро наделяет этой добродетелью всех своих плебейских героев. Уже Вальтер Скотт заметил по поводу того эпизода "Памелы", где отец героини, старик Эндрьюс, является к сквайру Б., чтобы узнать о судьбе своей без вести пропавшей дочери, что автор романа мог бы, но не пожелал "придать характеру глубоко оскорбленного крестьянина дух мужественного негодования, которого требовали обстоятельства". Действительно, в изображении Ричардсона и сама Памела и ее родные столь смиренны, что видят в ее браке со сквайром Б. небывалую награду, окупающую с лихвой все унизительные преследования, оскорбления и беззакония, которые ей пришлось претерпеть от своего преследователя.

И все же, каким бы филистерством и консерватизмом ни отличались зачастую общественные воззрения Ричардсона, его творчество, начиная с "Памелы", было демократично в широком смысле слова. Нимало не стремясь к руссоистскому утверждению всеобщего равенства людей, сохраняя приличествующее английскому буржуа глубокое уважение к положению и рангу, он, однако, открывает в переживаниях простой служанки столько истинного благородства, тонкости и глубины, сколько и не снилось его предшественникам, писавшим до него о жизни и нравах рядовых англичан. Его Памела, может быть, гораздо менее героична, чем Эмилия Галотти или Луиза Миллер, созданные воинствующими демократическими писателями XVIII века – Лессингом и Шиллером. Но и Памела умеет сознавать и беречь свое человеческое достоинство; и она живет сложной и богатой внутренней жизнью.

Успех "Памелы" был огромен. В течение первого же года после появления романа понадобилось, не считая так называемых "пиратских перепечаток", не менее пяти изданий, чтобы удовлетворить спрос читателей на эту столь необычайную для того времени книгу. Ею восхищались общепризнанные литературные авторитеты; сам Поп, находившийся тогда на вершине своей славы, снисходительно одобрил произведение скромного типографщика из Сити. Некий пастор, доктор Слокок, рекомендовал ее своим прихожанам с церковной кафедры. Аристократические дамы спешили показать друг другу "Памелу", как последнюю модную новинку. И в то же время тысячи рядовых читателей, порою не будучи даже в состоянии различить, имеют ли они дело с вымыслом или с живым человеческим документом, проливали слезы над трогательной участью героини, проклинали коварство развратного сквайра Б. и радовались, как празднику, счастливому концу романа, где добродетели служанки одерживали моральную победу над аристократическим пороком.

Предприимчивые литературные дельцы поспешили воспользоваться успехом нового романа. Уже весной 1741 г. в продажу поступило анонимное продолжение "Памелы" под названием "Поведение Памелы в высшем свете", за которым последовал ряд аналогичных подделок. Ричардсону, – вообще не умевшему, по словам одного из критиков, "во-время расставаться со своими героями", – не оставалось ничего другого, как выступить с собственным подлинным продолжением "Памелы", что он и сделал в конце 1741 г., добавив к двум томам, которыми ограничивался первоначальный текст его романа, еще два тома. Они заключали в себе, как значилось на титульном листе, переписку Памелы "в ее возвышенном положении с видными и знатными особами". Эти тома "Памелы" пользуются заслуженной репутацией самых скучных произведений, когда-либо написанных Ричардсоном. Почти лишенные действия, они носят преимущественно дидактический характер. Ричардсон заставляет Памелу в пространных назидательных посланиях высказывать свое мнение о воспитании детей и об управлении слугами, об английском театре и итальянской опере, о спасительной роли религии и пр. Все это доставляет позднейшим историкам литературы обильный материал для суждения о философских и эстетических воззрениях Ричардсона, но не прибавляет ничего значительного к его художественному наследию.

Возможно, что продолжение "Памелы" было отчасти обязано своей чопорностью и дидактичностью той критике, которую, при всем их успехе, встретили первые тома романа. Нетрудно представить себе, как должно было поразить Ричардсона обвинение в тех самых пороках, против которых он направлял свой роман, обвинение в… безнравственности! А именно в этом – прямо или косвенно, шутливо или всерьез – обвинили его авторы множества, по большей части анонимных, сатирических памфлетов и пародий, наводнивших книжный рынок впервые месяцы после выхода "Памелы". Авторы "Апологии жизни миссис Шамелы Эндрьюс" (игра слов: "sham" по-английски – притворство, фальшь), "Анти-Памелы, или "разоблаченной притворной невинности", "Истинной анти-Памелы", "Осужденией Памелы", "Памелы, или прелестной обманщицы" и других аналогичных изданий брали под сомнение и безупречную добродетельность ричардсоновской героини и нравственность его книги. Неизменная рассудительность и сдержанность Памелы и самая победа ее над сквайром Б. представлялись им результатом весьма трезвых практических расчетов этой "юной политиканки", как именовал ее автор "Апологии жизни миссис Шамелы Эндрьюс", приписываемой Фильдингу; а откровенность, с какой Ричардсон отважился изобразить многократные покушения сквайра Б. на честь Памелы, позволила его критикам утверждать, что, как гласил титульный лист "Осужденной Памелы", "под благовидным предлогом развития принципов добродетели и религии в умах молодежи обоего пола" он сообщает читателям "самые хитроумные и соблазнительные любовные идеи".