Юрий Рытхэу - Конец вечного безмолвия

Да здравствует власть Советов на земном шаре!

Да здравствует Анадырский революционный комитет!

Да здравствуют передовые работники!"

— Павловна, мы пойдем! — сказал Громов, прислушиваясь к вою ветра.

— Кешенька, ну куда ты в такую погоду? А если увидят?

Евдокию Павловну еще беспокоило и то, что все трое — и муж, — и Струков, и Бессекерский — порядочно выпили.

Ветром подхватило всех троих и понесло в сторону лимана. Упали на снег, зацепились за сугробы.

Ногами разгребли снег, и Струков кулаком забарабанил в дверь.

Через некоторое время испуганный голос Тренева спросил из-за запертой двери:

— Кто там?

— Отворяй, свои! — стараясь перекричать ветер, ответил Бессекерский.

— Кто свои? — переспросил Тренев. — Бессекерский! — рявкнул торговец. Загремела в темноте щеколда, и все вошли в кухню, освещенную керосиновой лампой.

— Здравствуйте, Зиновьевна! — чинно поздоровался Громов.

— Проходите, господа, в комнату, — стараясь не выдать охватившего его ужаса, произнес Тренев. — Груша, принеси что есть у нас. Дорогие гости, наверное, согреться хотят.

— Это уж точно, — крякнул Громов, усаживаясь за недостатком стульев прямо на кровать.

Гости расположились, словно у себя дома, говорили громко, смеялись.

— Ну, как служится у большевиков, Иван Ар-хипыч?

— Да вы что, господин Громов! — Тренев выразил на своем лице крайнее оскорбление. — Какая служба!

— А в следственной комиссии? — напомнил, Струков.

— Господа, — с дрожью в голосе зажил Тренев. — Я согласился войти в следственную комиссию только ради вас, ради вас!

Тут подала голос молчавшая до этого Агриппина Зиновьевна:

— Вместо того чтобы сказать спасибо… Нехорошо, господа, неблагородно. Знали бы вы, сколько претерпел Иван Архипыч, чтобы вызволить вас сначала из тюрьмы, а потом с угольных копей. Он ведь рисковал не только имуществом, но и своей жизнью!

— Однако его не приговорили к расстрелу! — напомнил Струков.

— Ну и что? — с вызовом ответила Агриппина Зиновьевна. — Еще успеют, если дознаются, как он помогал вам выбираться из неволи.

— Господа, пререкаться не след нам сегодня, — миролюбиво сказал Громов. — Мы пришли к тебе, Иван Архипыч, как к человеку ясного ума и благородства. Твое бескорыстие нам тоже хорошо известно…

Тренев поднял голову и встретился с глазами Громова: не верит, что деньги утоплены в проруби, точно не верит.

— Ты вот лучше нам расскажи, как дальше думают жить большевики?

Тренев налил всем по рюмке. Все выпили, но свою он только пригубил, откашлялся и заговорил:

— Видите, какое дело, господа… В Петропавловске тоже установилась советская власть.

— Что ты говоришь! — Громов был сражен.

— Кстати. — Тренев вымученно улыбался. — В первые дни вашего ареста, когда я упорно занимался облегчением вашей участи, ко мне приходила ваша супруга, Иннокентий Михайлович. Она принесла валюту и золото с просьбой запрятать все… Но, господа, я сам ждал ареста, обыска, всего что угодно. Честно говоря, я было наотрез отказался взять сверток, но Евдокия Павловна настаивала… Она сама и подала мысль утопить сверток в проруби возле моей бани…

— Утопил? — с явным недоверием в голосе спросил Струков,

— Да, ты что! — прикрикнул на него Громов. — Подозреваешь этого честнейшего человека? Да если бы не он, ты, господин Струков, сейчас гнил бы на шахте или глодал сухую юколу!

Струков втянул голову в плечи. Черт знает что такое! Никогда не угадаешь, куда поведет этого сумасброда…

— Иван Архипыч, не слушайте этого дурака, — обратился Громов к испуганному Треневу. — Болтает пустое. Это у него бывает, находит на него… Не в деньгах счастье, как говорится. Вот вы лучше скажите, Иван Архипыч, как вы думаете, долго продержатся большевики?

— Ну как вам сказать, — пожал плечами Тренев. — Это все зависит…

— Верно, Иван Архипыч, это зависит! — поднял палец Громов. — Да вы не думайте о деньгах! Нет их и нет! Лежат на дне реки Казачки! А может, их уже унесло далеко течением… Ведь верно, Иван Архипыч?